– Вам незачем заходить, доктора Джекила нет дома, – ответил мистер Хайд, продувая ключ, а потом, все еще не поднимая головы, внезапно спросил: – А как вы меня узнали?
– Прежде чем я отвечу, не окажете ли вы мне одну любезность? – сказал мистер Аттерсон.
– Извольте. А какую?
– Покажите мне свое лицо, – попросил нотариус.
Мистер Хайд, казалось, колебался, но потом, словно внезапно на что-то решившись, с вызывающим видом поднял голову. Несколько секунд они смотрели друг на друга.
– Теперь я вас всегда узнаю, – заметил мистер Аттерсон. – Это может оказаться полезным.
– Да, – ответил мистер Хайд, – пожалуй, хорошо, что мы встретились, и а propos[Кстати (фр.). ] мне следует дать вам мой адрес, – и он назвал улицу в Сохо и номер дома.
«Боже великий! – ужаснулся мистер Аттерсон. – Неужели и он подумал о завещании?» – Однако он сдержался и только невнятно поблагодарил за адрес.
– Ну, а теперь скажите, как вы меня узнали? – потребовал мистер Хайд.
– По описанию.
– А кто вам меня описал?
– У нас есть общие друзья.
– Общие друзья? – сипло переспросил мистер Хайд. – Кто же это?
– Например, Джекил, – ответил нотариус.
– Он вам ничего не говорил! – воскликнул мистер Хайд, гневно покраснев. – Я не ждал, что вы мне солжете.
– Пожалуйста, выбирайте выражения, – сказал мистер Аттерсон.
Мистер Хайд издал свирепый смешок и через мгновение, с немыслимой быстротой отперев дверь, уже исчез за ней.
Нотариус несколько минут продолжал стоять там, где его оставил мистер Хайд, и на лице его были написаны тревога и недоумение. Затем он повернулся и медленно побрел по улице, то и дело останавливаясь и потирая рукой лоб, точно человек, не знающий, как поступить. Быть может, задача, которую он пытался решить, вообще не имела решения. Мистер Хайд был бледен и приземист, он производил впечатление урода, хотя никакого явного уродства в нем заметно не было, улыбался он крайне неприятно, держался с нотариусом как-то противоестественно робко и в то же время нагло, а голос у него был сиплый, тихий и прерывистый – все это говорило против него, но и все это, вместе взятое, не могло объяснить, почему мистер Аттерсон почувствовал дотоле ему неизвестное отвращение, гадливость и страх.
– Тут кроется что-то другое! – в растерянности твердил себе нотариус. – Что-то совсем другое, но я не знаю, как это определить. Боже мой, в нем нет ничего человеческого! Он более походит на троглодита. А может быть, это случай необъяснимой антипатии? Или все дело просто в том, что чернота души проглядывает сквозь тленную оболочку и страшно ее преображает? Пожалуй, именно так, да-да, мой бедный, бедный Гарри Джекил, на лице твоего нового друга явственно видна печать Сатаны.
