Собственно, в этом возрасте мальчики и должны меняться, думала она, сжимая руль и стараясь замечать дорожные знаки. Грубеть, взрослеть. Она и сама приложила к этому руку. В конце концов, она может в любой момент порвать с этим новым Эдом. И, скорее всего, так и сделает.
В гостиничном номере-люкс горел камин, остывало во льду шампанское и негромко звучала запись Поля Мориа. Музыку Эд вырубил первым делом. Затем поискал глазами телевизор и, развалившись с пультом на широкой кровати, включил какую-то спортивную передачу. Ольга присела рядом, на самый краешек. По экрану под крики и свистки хаотично метались бейсболисты, бесновались зрители на трибунах. Эд приподнялся на локтях, потом резким рывком сел, подался всем корпусом вперед, и на его кирпичной шее около самого выреза белой футболки вдруг забилась, затрепетала толстая упругая жилка. Ольга вцепилась ногтями в край косматого пледа, все поплыло перед глазами, неудержимым порывом она бросилась к Эду, отчаянно, как утопающий, обхватила его плечи, прижалась щекой к пульсирующей жилке. Наваджение кончилось, все сомнения и попытки самоанализа стали ненужными и смешными, все теперь было предельно ясно: она не могла без него жить. Не могла жить…
Эд слегка высвободился, откинул голову и, глядя в глаза Ольги, хриплым голосом грубоватого подростка попросил:
— Дай досмотреть.
… — Дай хотя бы досмотреть, — раздраженно бросил он, отрываясь от ее губ. Он не позволит! Он решил, он мужчина, а не тряпка вроде отца. Если сегодня, значит сегодня, и без никаких. Пит объяснял ему, как это делается, а у Пита было много девчонок, и шикарных, не то что она. Очень просто: отмочить что-нибудь такое, чтоб она обиделась, чтобы убежала, хлопнув дверью, — а потом не идти мириться, и всего-то. Ни одна баба не придет мириться первая. И она… Эд закусил губу, отгоняя настойчивые сомнения, — она тоже ни в жизнь не придет. Он с размаху ударил ногой по пивной жестянке, приноровившись, чтобы по пути она сбила еще несколько. Грохот получился что надо. Банки еще вовсю дребезжали, когда Эд обернулся к Ольге и как мог грубо спросил:
— А сколько тебе, кстати, забыл, лет?
Ольга слабо улыбнулась, нарочито не опуская глаз.
— Тридцать восемь.
Эд набрал в легкие побольше воздуха. Надо было захохотать как следует, во всю глотку, громче телевизора, громче грохота жестянок…
— А на вид и все тридцать девять!!!
…Она должна была сделать все это раньше, еще до его приезда, — и постричься, и вдвое чаще ходить в тренажерный зал, и завести новый гардероб в молодежном и спортивном стиле… Может, тогда было бы иначе. Кончался теплый сентябрь, начинались дожди, и Ольга уже чувствовала, что все рушится. Эд все чаще не приходил на свидания и все реже оправдывался после этого. Эд грубил и наглухо замыкался в себе, она теперь практически ничего не знала о его жизни между их встречами. Эд… в общественных местах он держался так, словно стеснялся ее. Но ведь — Ольга в бессильном отчаянье вглядывалась в зеркало — у него не было оснований для этого! Не было!
