Не так в Германии. Сословию воинов здесь не разрешалось оседать на земле и устраиваться с удобствами. Службу необходимо было нести. В противном случае замену находили немедленно. Воину средних лет следовало самому позаботиться о том времени, когда его держащая меч рука ослабеет – ведь его князь не считал, что обязан будет что-то сделать для него. Что касается сыновей воинов, многие из них не имели никаких надежд на будущее. И не зря, холодно подумал Эркенберт, при всех своих заботах о чистоте крови они больше подобны смердам или керлам, чем благородным, ведь у них можно отобрать их собственность в любой момент. Такие люди, благодаря их воинственности, толпами будут рваться в Орден, который даст им, словно черным монахам, кров и товарищескую поддержку до самой смерти.
И все же он и его товарищи не имели бы такого успеха при наборе рекрутов, если бы не красноречие архиепископа Римберта. Десятки раз на пути из Кельна в Гамбург Эркенберт слышал, как тот скликает толпы в каждом городе, где они останавливались, и слышал его проповеди.
Архиепископ всегда вспоминал слова евангелиста Матфея: «Я посылаю вас, как овец среди волков».
Он напоминал слушателям, как Христос запретил апостолу Петру сопротивляться воинам, которые пришли за Ним в сад Гефсиманский, как требовал от своих учеников подставлять другую щеку, а если кто-то заставляет их пройти с ним одно поприще, пройти два.
Он развивал эту тему, пока на лицах его воинственных слушателей не появлялись признаки сомнения и неодобрения.
И тогда он заявлял им, что сказанное Христом – истина несомненная. Но что будет, если человек заставит тебя нести его ношу одну милю, и ты добровольно пронесешь ее две мили, а потом он вместо благодарности обругает тебя и прикажет нести ее еще две мили, еще десять, еще двадцать? Что, если ты подставишь другую щеку, а враг ударит по ней снова, и снова, и снова – своим хлыстом, как пса? Толпа начинала гневно колыхаться и роптать, а Римберт кротко спрашивал слушателей о причине их гнева. Разве то, о чем он рассказывал, не в сотни раз меньше тех унижений и обид, которые они терпят от северных язычников? И тогда Римберт говорил о том, чему был свидетелем за долгие годы своего апостольского служения на Севере: изнасилованные дочери и жены, мужчины, угнанные в рабство до самой смерти, христиане на коленях в снегу, оплакивающие свою судьбу – стать жертвоприношением для языческих богов в Оденсе или Каупанге, или, хуже всего, в шведской Упсале. Когда мог, он называл по имени мужчин и женщин именно из этого города или из этих мест – запас душераздирающих историй он имел неисчерпаемый, и кто бы его не имел, подумал Эркенберт, после тридцати лет служения безнадежной и бессмысленной миссии обращения язычников.
