Вот и сидели они, майор и солдат, друг напротив друга. Майор вроде бы углубился в бумаги, а Каргин почему-то именно сейчас вспомнил о той большой поляне в лесу, где он перед самым призывом накосил три стога сена.
Интересно, косил там нынче отец или нет?
— Разрешите войти? — раздается с порога знакомый голос, и сразу исчезли видения прошлого. — Товарищ майор, капитан Кулик прибыл по вашему вызову!
— Товарищ капитан! — вырвалось у Каргина. Его так переполнила радость, он был так счастлив, увидев своего командира, что забыл про уставы и бросился к нему, раскинув руки.
Капитан Кулик повел в его сторону холодными глазами. И Каргин остановился. Потом торопливо и привычно рванул руками гимнастерку, чтобы заправить ее под ремень, которого не было (арестованному ремень не полагается), и замер по стойке «смирно». Но глаза его по-прежнему сияли, радость по-прежнему лилась из них.
А капитан Кулик смотрел на Каргина, узнавал и не узнавал его. Капитан был готов дать честное слово, что неоднократно встречал этого солдата, а где точно — не вспомнить.
Возможно, и из его роты этот солдат. Возможно… Но не отличник боевой и политической подготовки, не активист-общественник. И не нарушитель дисциплины. Это — точнее некуда: и отличников, и активистов, и нарушителей дисциплины он, капитан Кулик, знает не только по фамилиям.
— Узнаете? — спрашивает майор.
— Личность знакомая…
— Рядовой Каргин, второго отделения третьего взвода вашей роты, — спешит на помощь Каргин. Он не обижается на командира, даже оправдывает его забывчивость: в роте около сотни солдат, разве всех упомнишь?
— Подтверждаете сказанное Каргиным? — В голосе майора вроде бы скрытая ирония звучит. Словно он предвидит, заранее знает ответ Кулика.
Скрипнули ремни на крутых плечах капитана, чуть порозовела шея над белоснежной полоской подворотничка.
— Понимаете… Не могу полностью положиться на свою память, дело-то ведь серьезное.
Тогда майор ровным голосом и бесстрастно, очень кратко и точно пересказал капитану показания Каргина.
— Помню, было такое дело, — оживился капитан. — Только тот караул полностью погиб, выполняя боевое задание.
— Никак нет, я живой! — радуется Каргин. Он надеется и ждет, что вот сейчас безграничная радость разольется по мужественному лицу командира. Но тот хмурится, безжалостно бьет словами:
— Удрал с поста? Товарищей в беде бросил?.. Подлец! Расстрелять тебя мало!
В его голосе слышались искренний гнев, презрение и даже обида. Дескать, как же я не распознал тебя раньше, почему не выгнал из роты год назад? Сделай так тогда — не пал бы сегодня твой позор на мою голову, на всю нашу славную роту.
