Чем закончится эта попытка?
Об этом не хотелось думать, но мыслям не прикажешь. А тут еще и фронт непрерывно грохочет, к нему на полном газу несутся верткие истребители, к нему журавлиными косяками плывут тяжелые бомбардировщики. В заунывном вое многих моторов слышится одно слово, будто они выговаривают его: «Везу… Везу… Везу…»
А жить каждому хочется.
У Каргина даже мелькнула мыслишка, что, пожалуй, лучше выждать момент, что поспешность в таких делах излишня.
Все пятеро волновались. Об этом красноречивее слов говорила непрерывная зевота Григория: Павел стал бледнее обычного и смотрел только себе под ноги. А вот Юрка не знал, куда ему деть себя, и очень обрадовался, когда Петрович в третий раз за день принялся протирать свой автомат.
Когда начало темнеть, Петрович обвел всех глазами (они у него, оказывается, голубые и очень чистые) и сказал:
— Меня вы сами командиром выбрали, но раньше я своей воли не навязывал, а сейчас слушай приказ… Оружие привести в полную боевую готовность, интервал держать в пределах видимости. И еще — никаких разговоров. — Теперь Петрович в упор смотрел на Григория.
— Дурак он, что ли? — вступился за товарища Юрка.
— Головным — я, замыкающим — Каргии… Кому страшно, кто отколоться от нас желает — прямо говори, силком удерживать не будем. Случится такое позднее — считаю дезертирством. Со всеми вытекающими последствиями. Понял, Каргин?
На густой черноте неба — багровые всполохи пожаров. Они то ослабевают, теряя силу, то яркой кровью вновь расплываются по небу. Справа и слева басовито ухают пушки. Некоторые снаряды, злобно урча, проносятся над лесом.
Артиллерийские залпы всю ночь указывали дорогу. Над землей, в низинах, уже начали скапливаться белесые пятна тумана, когда неожиданно вышли к речке.
— Опять Припять! — прошептал Григорий и тихонько выругался.
— Рядом буду, — успокоил Каргин, вглядываясь в темноту, которая затопила реку и тот берег.
— Ждите моего сигнала, — приказал Петрович и, хватаясь за ветки кустов, нависшие над черной водой, спустился с небольшого обрыва.
Еще видели, как он вошел в реку; у самого берега ему было по пояс…
Вот уже одна голова торчит…
Ничего не видно. И не слышно…
— Стой, кто идет? — рявкнул тот берег, и тотчас — звонкий выстрел винтовки.
Что-то тяжелое упало в реку.
На том берегу послышались треск сучьев, людские голоса.
— Вот отсюда он вылезал, тут я его и срезал, — торжествует кто-то.
— Сволочи! Петровича убили! — кричит Григорий.
