— Смотри-ка, мэтр Пегильян идет… похоже, наш черед, — Бернар старался быть бесстрашным, но, судя по забегавшим глазам, порядком струхнул и был бы рад улепетнуть.
— Воистину так… — Гильем украдкой стиснул плечо друга, — не трусь, брат Бернар… — а сам с трудом подавил дрожь в коленях.
Они прошли между длинными столами вслед за Аймериком Пегильяном, прямо к возвышению, на котором, согласно традиции, восседали хозяева Омела с несколькими близкими друзьями.
— Вот они… — трубадур поклонился, — мои лучшие ученики.
И, обернувшись к жогларам, добавил: — Пойте.
Он не счел нужным уточнить, что и как именно петь его ученикам — вместе ли, по одному ли, кансону или сирвенту, а то и вовсе игривую пасторелу. Бернар и Гильем переглянулись. Жареные каштаны затрещали от переполнявшего их ужаса.
— Как быть, когда тебя Судьба испытывает неизвестностью и страхом? Как поступить — достойно или осмотрительно, что часто не одно и то ж… Быть может, отступить? Иль ринуться опасностям навстречу? Ответь мне, брат певец!
Как и положено жогларам, Гильем произнес razo — рассуждение, излагающее тему песни, призванное привлечь внимание публики. Треск жареных каштанов стал слышен даже сидящим на возвышении сеньорам — razo было как нельзя более уместно для двух новичков-жогларов, подобных брошенным в воду щенкам, но при всей репейной цепкости своей памяти Бернар Амьель не помнил, чтобы они с Гильемом разучивали тенсону на такую тему. Зато совсем недавно сочинили другую, над которой хохотала вся школа… А Гильем продолжал:
Что ж ты молчишь? Иль не по вкусу тебе вопрос мой?
Намек был понят, и Бернар подхватил razo:
— Опасности навстречу? Да ты ума лишился, брат! Нет, мне это не по нраву — в пасть запрыгнуть волку — на, мол, кушай! И без того невзгод не счесть, что бедного жоглара стерегут.
И, перебивая друг друга, жоглары запели о всех тягостях бродяжьей жизни, о том, что было не по вкусу друзьям-певцам.
…Булькает в немытом чане
Постный, жиденький супец —
Вот что истинно погано,
Ты согласен, брат певец?
Вещи есть куда как гаже —
Спать в таверне на полу,
Грязном, в липких пятнах сажи,
Позабывшем про метлу…
Почти позабыв о публике, которая, к слову сказать, с удовольствием слушала тенсону, жоглары с упоением пели о безбожно разбавленном вине, о старых шлюхах, заламывающих непомерную цену своим канувшим в Лету прелестям, о старых клячах, издыхающих в самом начале пути, о красотках, предпочитающих жаркие объятия молодого жоглара морщинистым ласкам богатого старика… Закончив, они поклонились — многие гости смеялись, тенсона явно понравилась. Поклонившись еще раз, друзья отступили и, повинуясь жесту учителя, вернулись на свое место у дверей. Через минуту Аймерик Пегильян подошел к ним. Вид у него был невеселый и серьезный. Друзья, еще не успевшие обсудить вполне удавшееся выступление, присмирели.
