Прежде всего, согласимся: пан Выговский брал на лапу. У всех подряд. И, согласившись, забудем. Да, несомненно, брал. Ну и что? Все брали. И сейчас берут. Устройство «правильных» женитьб тоже в упрек не поставим: браки в своем кругу (а желательно и выше) разумные семьи практикуют по сей день, тогда же это вообще было основой политических отношений. Понятно и стремление приближать родню и земляков: любому руководителю нужны преданные люди, а кому и доверять, как не «родной крови» или друзьям детства? Говоря серьезно, человек, вне всяких сомнений умный и ответственный (бессменный «канцлер», ответственный за внешнюю политику, да и за внутреннюю, видимо, тоже). Образованный (до войны в суде работал). Судя по всему, непьющий, что по тем временам и местам равно чуду, или, по крайней мере, пьющий мало и без удовольствия. Кроме того, волевой, тактичный, сдержанный (кто имел горе общаться с пьяными неврастениками, подтвердит, что «убалтывать» их куда как нелегко, а Хмельницкий, неврастеник тяжелейший, да к тому же еще и алкоголик, Ивана Евстафьевича во хмелю слушал и делал, как тот просил). Учитывая, что все «золотое десятилетие» трудился на серьезных постах в Комиссариате Речи Посполитой над Войском Запорожским, вполне вероятно, что был униатом (документов, кажется, нет, но православных в польской администрации не держали, а архивы в подобных случаях post factum чистят добела). Происхождения неказацкого, в Войско попал случайно, но, тем не менее, ближайший к Хмельницкому человек (не зря же любимую, единственную дочь гетман отдал именно за его брата, хотя имел склонность к бракам уровнем выше — сыну, скажем, сосватал аж молдавскую княжну). Даже после смерти гетмана был верен его памяти: наследника, Юрка, пальцем не тронул, как в то время водилось, и даже власть у него формально не отнял, так и оставшись гетманом «на то время» (а что взял полноту власти на себя, отослав парнишку учиться, так это самому же мальцу было лучше, чем, как вышло с его ровесником Ричардом Кромвелем, служить оберткой, прикрывающей реально властвующие кланы, да и надо ж будущему гетману иметь образование).
Что же до политики, то как хотите, а для меня совершенно несомненно: Выговский, против своей воли оказавшись среди мятежников, хоть и оценил по достоинству выгодные аспекты сложившейся ситуации, своим статусом «бунтовщика» тяготился, считая идеальным вариантом завершения войны признание конфликта гражданским и почетного примирения. И в этом, несомненно, полностью сходился с Хмельницким, который до последней возможности делал максимум для того, чтобы заставить элиту Речи Посполитой перейти от «двуединой» федеративной системы к «триединству», и дал старт «московскому проекту» лишь после Батога. Когда стало ясно, что война пошла на уничтожение, а сам он для поляков стал даже не врагом номер один, а воплощением зла, причем на многие поколения вперед. У Выговского такого ограничителя не имелось, он, напротив, был своего рода «жертвой обстоятельств», говорить с поляками мог безо всяких предубеждений. И, несомненно, говорил. Безо всякого шпионажа и, скорее всего, с ведома Хмельницкого. Имея для этого, как руководитель не только дипломатического ведомства, но и разведки, во все времена тесно связанной с дипломатией, массу возможностей, как официальных, так и не совсем, и совсем не. А говорил, скорее всего, о том, что «домашняя война» — трагедия для всей семьи, что судьба Руси (что такое Украина он знать не знал) на западе, а не на востоке. Не в варварской, то есть, Москве, где самый обычный
