Симон выглядел огорченным. Я понемногу приходил в себя, разглядывал барса, совсем не злобного и словно бы домашнего, слышал его размеренное дыхание, он перевернулся на ковре и снова принял умиротворенную позу, в глазах его светилась бездонная, таинственная и холодная глубина, красивый зверь, подумал я, уже совершенно успокоившись, а Симон, ведь надо же, привел его сюда ради детей, как он старается, как прекрасно держит удар, говорил я себе, но, с тех пор как мы встретились, любил его все меньше, полагая, что, если я ему нужен, он мог бы принять меня и получше, проявить понимание, не требовать от меня так много, короче, он стал мне не врагом, нет еще, но стремительно отдаляющимся другом, вынуждающим меня вдобавок разбираться с его женой, у каждого своя судьба, впрочем, нет у меня никакой судьбы, просто я рад хоть чем-нибудь заняться, а потому от Симона все-таки есть какой-то толк.
Он оставил меня с детьми, уведя с собой барса, как если бы отправился на прогулку с собакой, разница лишь в том, что барса он не прогуливал, а, наоборот, отводил домой. Шок у меня все еще не прошел, барс находился около меня недостаточно долго, чтобы я мог как следует ощутить его отсутствие, нет, впечатление все еще было вполне живо: белая в черных пятнах шкура на бежевом ковре, пасть, касающаяся моей руки, медленное движение мускулов, когда он поднялся навстречу, тощий, и двинулся ко мне, застывшему на пороге, его детская удовлетворенная расслабленность, когда он, шумно дыша, повалился на пол, бездонный взгляд, подобный мысли, и глуховатое предвестие рыка.
Я приготовил ужин, сидеть с детьми Симона было просто, они только готовить не умели, в общем, я сидел с детьми Симона без напряга, но с воспоминаниями о барсе, оставившими странный след, подобно иным мгновениям в жизни, которые пролетают так быстро, что доходят до сознания лишь позднее, когда уже промелькнули, и восстановить их невозможно. В отношении свидания с Одри складывалась обратная картина, я хорошо его себе представлял, а между тем оно могло не состояться, то же и в отношении детей, я сидел с ними, но их не видел, они находились у себя в комнате и ждали, когда я их позову, короче, я и реальность, мы пересекались, но не имели власти друг над другом, жизнь словно бы ускользала от меня из-за того что я не пытался ее поймать. Я и в самом деле не жил, но все-таки ждал, надеялся, действовал даже, только все утекало сквозь пальцы, потому что не было любви, была только эта женщина, позвонившая мне, хотя она мне никто, однако я боялся с ней не встретиться, мне казалось, что встреча с ней - единственная возможность грамотно перейти к завтрашнему дню.
