Ее сильные руки взлетели вверх, срывая через голову желтую майку. Перед самым носом Четыкина колыхнулись две огромные налитые груди, светло-шоколадные у основания и матово-белые на вершине, где их украшали широкие нежно-розовые соски. Четыкин лихорадочно снимал с себя одежду – пьяные руки плохо слушались его.
А Лариса уже опередила его и стояла теперь перед Романом Ильичом, блистая наготой и здоровьем, – большая, смуглая, ловкая, готовая на все. Едва не рыча от нетерпения, он сорвал с себя последние тряпки и бросился на девушку как дикий зверь, стараясь впиться в ароматную упругую кожу ладонями, зубами, всем своим существом. Она не сопротивлялась, а, наоборот, притягивала Четыкина к себе, обволакивала, душила в объятиях и увлекала все дальше и дальше – в черный бездонный омут.
* * *
Неприятности мои вовсе не собирались прекращаться. По-моему, неприятности существуют в природе в форме эдаких гирлянд, и если ты цепляешь одну, то непременно вытаскиваешь целую связку. Я, правда, решил теперь быть предельно осторожным. После вызова на ковер мне ничего больше не оставалось, как стать тише воды и ниже травы.
Макаров, кажется, тоже заметил во мне положительные перемены, потому что в течение рабочего дня я несколько раз ловил на себе его сочувственно-любопытствующие взгляды. Однако о том, что случилось накануне, мы больше не разговаривали и вообще за все время перекинулись едва ли парой фраз.
Только перед моим уходом Игорь Станиславович, прощаясь, сказал:
– Жалко, мне тут надо задержаться, а то бы подбросил тебя. Я сегодня на колесах... Может, подождешь с полчасика?
Я вежливо поблагодарил и отказался. Я всегда трудно иду на сближение с начальством, даже столь обаятельным. Впрочем, с обаятельным, по словам Хоменко, следовало особенно держать ухо востро.
Таким образом, отвергнув попытку к сближению, я отправился домой. Планы у меня были самые неопределенные: я намеревался хорошенько выспаться, а вечером позвонить Марине. Последние события, которые я сам спровоцировал, меня несколько утомили. Но теперь все должно быть по-другому, решил я. Нужно перестать гоняться за тенью Четыкина, никаких дивидендов эта погоня мне не принесет. В своих поисках я не продвинулся ни на шаг: по-прежнему лишь смутные подозрения, догадки и личная неприязнь. Если я еще раз засвечусь с чем-то предосудительным – меня попросту вышибут с работы, а Четыкин будет только посмеиваться. После моей выходки на Маленковской его могли предупредить, что кто-то проявляет к нему интерес... Наверняка он, конечно, не знает, но если ему передали описание моей внешности, рано или поздно догадается.
