Возле крыльца я увидел силуэт Устина Анисимовича. Он также заметил меня.
– Ты ищешь вчерашний день? – спросил доктор.
Устин Анисимович надвигался на меня из тумана, как великан.
– Отец уже на ногах, хватился тебя, – сказал он, остановившись возле меня.
Поздоровавшись с доктором, я поспешил к дому.
Отец успел умыться и побриться. Он сидел за столом. Перед ним лежала тетрадка. В его руках был карандаш.
– Ну-ка, сколько будет семью восемь? – спросил он, взглянув на меня.
– Семью восемь?…
Мой метод умножения опирался на незыблемые, как гранитные обелиски, на зубок выученные ответы: пятью пять – двадцать пять, шестью шесть – тридцать шесть, семью семь – сорок девять. Прежде чем! ответить на вопрос, я вызвал на помощь гранитный столб «семью семь – сорок девять», прибавил к нему недостающую семерку и через минуту торжественно выпалил:
– Пятьдесят шесть, папа.
– Ленив. Я уже три задачки решил, Серега… – Отец углубился в расчеты. – Старики в станице дотошные, обязательно спросят, сколько горючего идет на десятину, на запуск, на свой ход на версту… Так… А за сколько времени он возьмет десятину? А как быстрей от коней будет бороновать? А как в посеве? Еще что? Молотить, – а какие расчеты? Какие части быстрее изнашиваются и где их достать? Еще что могут спросить?
Отец не замечал меня, занятый своим делом. Я бесшумно зашел в другую комнату, приоделся и появился перед мамой. Она осталась довольна осмотром моей одежды, намазала для меня пышки сметаной и отпустила.
Илюша, Николай и Анюта тоже приоделись, словно на Первое мая. Вместе с ними, но попрежнему задорно дичась меня, была Люся.
Горячее августовское солнце расправилось с туманами, освободило травы от тяжестей рос, высушило паутину и порвало ее, раскрыло горы во всей их утренней красоте.
Только над Фанагорийкой текло облако. Казалось, между скалой Спасения и горой Абадзеха только что прошел пароход, оставивший после себя клубы дыма.
Станичники собирались к памятнику Ленину, где решено было показать трактор, а потом, в сопровождении всех желающих, мой отец должен был повести трактор за станицу, заложить первую борозду на гулявшей под толокой земле.
Площадь была запружена народом. Мальчишки заняли места на крыше клуба и телефонной станции, на ветвях стручковых акаций.
Виктор Нехода и его приятели сидели на крыше в первых рядах, скрестив ноги, и, словно мыши, точили семечки.
Виктор меня узнал и показал своим друзьям, которые продолжали с прежней невозмутимостью лущить подсолнухи.
