Уиллоу была слишком слабой, чтобы говорить. Комната то сужалась, то расширялась, расплываясь перед глазами, пока кровать не превратилась в легкое пушистое летнее облако. Когда Мария ушла – приснилось ли ей это? – в комнату вошел Гидеон, сел рядом и дотронулся до ее щеки.
Уиллоу улыбнулась ему, и больше не было ничего ужасного.
– Ланцелот, – сказала она.
Гидеон хрипло засмеялся, гладя пальцами ее лицо.
– К вашим услугам, моя госпожа, – ответил он. Уиллоу снова улыбнулась, и окружавший ее туман сна унес ее за собой.
Было уже поздно, и до нее доносились сердитые голоса. Уиллоу прислушалась, но не могла различить слов или определить, кто говорил.
Охваченная любопытством, она встала с постели, завернулась в халат и прокралась в коридор и вниз по лестнице.
– Ты был со своей проституткой! – орал Гидеон. – Моя мать умирает, а ты барахтаешься со своей чертовой проституткой!
Внутри Уиллоу все похолодело, и она закрыла двери отцовского кабинета.
– Дав Трискаден не проститутка, – повторил судья вызывавшим восхищение ровным тоном, – и я был бы благодарен, если бы ты понизил голос, Гидеон. Уже полночь, и твоя мать, о которой ты так печешься, тяжело больна.
– Да вам на это наплевать, – парировал Гидеон дрожащим от горя голосом. – Вы, должно быть, надеетесь, что она умрет. Это разрешило бы многие проблемы, не так ли, судья?
Бешенство охватило Уиллоу от этого жестокого обвинения. Ей показалось, что молния пробежала по ее онемевшему телу. Она распахнула дверь и ворвалась в кабинет, остановившись только тогда, когда очутилась лицом к лицу с Гидеоном.
– Не смей так разговаривать с моим отцом, ты, распутник!
Девлин тяжело вздохнул и облокотился о стол.
– Уиллоу, – сказал он ворчливо. Она бросила на него гневный взгляд.
– И не смей отправлять меня в постель! – крикнула она.
Взгляд Девлина был непреклонным, его печаль была слишком заметна.
– Оставь нас, – сказал он.
Уиллоу готова была прочесть ему язвительную лекцию, но слова застряли в горле, когда она увидела страдание у него на лице. Она поняла, что Гидеон набросился на отца именно из-за этого, а не потому, что действительно имел в виду то, что сказал.
Одного взгляда на Девлина было достаточно, чтобы понять его.
– Извини, что назвала тебя распутником, – тихо сказала Уиллоу.
Гидеон выглядел осунувшимся; он был бледен, глаза безумные, рубашка наполовину расстегнута. И все же он улыбнулся:
– Должен сказать, мне больше нравилось, когда ты назвала меня Ланцелотом.
