В ноющем от боли затылке сверлила одна мысль: он сделал что-то запретное. Но что?
Наряду с этим — при всей этой адской боли и позывах к рвоте — имелась и приятная мысль.
Перед ним лежало что-то приятное.
Но он ничего не мог вспомнить.
Ох, эта проклятая головная боль!
Его измученные глаза посмотрели на стол у кровати. Графин. Вчера после обеда он был полный…
Что-то было с кроватью, что он должен был помнить.
Вемунд глубоко вздохнул.
Элизабет!
Боже милостивый, что же он наделал? Ее губы прижались к его губам… Но он ведь не?..
Нет. Слава Богу, он этого не сделал!
Но до этого было очень близко.
Он, должно быть, сошел с ума!
Непроизвольно он смахнул со стола графин и стакан. Никогда больше! Ведь мог натворить еще больше! Никогда больше! Как перед ней стыдно! Она не заслужила такого хулиганского обращения.
С трудом он встал на ноги.
— Госпожа Окерстрем! Принесите, пожалуйста, лохань с ледяной водой.
Час спустя он уже был готов идти в город.
Потому что он обещал Элизабет зайти. А не выполнить данное ей обещание он считал немыслимым.
Воздух подействовал на него благотворно. Когда самая тяжкая стадия похмелья была позади, его тело наполнилось божественным ожиданием. Каждая клеточка была наполнена радостью, силой и уверенностью.
У Вемунда не было времени задумываться о себе как о мужчине. Все его стремления в последние годы были направлены на борьбу со смертью. А сейчас он почувствовал, что в его ближайшем окружении была мягкая, маленькая женщина, что он сам был не бесполым существом.
Ну да, мягкая! Элизабет Паладин из рода Людей Льда была полна пороха. Но он видел ее усталой и слабой. После несчастья на реке. Это тронуло его больше, чем он сам хотел признавать. Он видел ее доброту ко всем живым существам. И он восхищался ее духовной силой. Женщиной, достойной его младшего брата, женщиной, достойной любви.
Но у него никогда не было такого сильного чувства к ней, как тогда, когда она была в его объятиях и настойчиво просила избавить ее от брака с Лиллебруром.
А что Вемунд? Как он с ней обошелся, как он ответил на ее откровенность? Набросился на нее, как дикий зверь, следуя всем тем инстинктам, которые захлестнули его, когда ее нежное тело находилось поблизости.
Свинья! И пьяница — вот кто он такой!
В таком настроении он подошел к дому, который когда-то приобрел для Карин. С чувством стыда и угрызениями совести он вошел в дом, задержался в нерешительности в прихожей, а потом проследовал наверх.
