Казалось, что внутри него горел огонь, а в глазах плясали отсветы. Оно было в страшной ярости, когда схватило и вытащило из канавы пьяницу. Больше тот ничего не помнит.
— А лицо? Видел ли он лицо?
— Ну, он, например, утверждал, что существо косило…
Альв был мрачен. Он тоже слегка косил. Калеб задумчиво сказал:
— А еще он утверждал, что существо словно бы… чуяло его запах.
— Как зверь?
— В этом, видимо, не было ничего странного, — сухо проговорил Андреас. — От этого парня разило водкой на всю округу. Ладно, давайте не будем преувеличивать. Помните, это всего лишь слухи! В них трудно различить, что, правда, а что ложь.
— Да, конечно, — согласился Маттиас. — Давайте не будем гадать, пока не получим более точных сведений. Интересно, куда эта тварь направилась дальше?
— Ходят слухи, что в направлении Кристиании.
— Там его наверняка встретят солдаты.
— Хотелось бы верить, — пробормотал Никлас.
Калебу исполнилось уже 77 лет, но он не потерял способности трезво мыслить и быстро реагировать. Он сказал:
— Не нужно слишком серьезно воспринимать пьяный бред.
— Не знаю, не знаю, — отвечал Андреас. — Мне что-то очень не нравятся разговоры о том, что это существо спустилось из небольшой горной долины на севере…
— Да уж, — сказал Маттиас.
Альв, единственная надежда семьи и рода в Норвегии, которого все очень любили, знал, что может позволить себе несколько больше других. Он прервал:
— Да, но ради всего святого, кто же он тогда?
Ему никто не ответил. Наконец дед Андреас медленно проговорил:
— Давай не будем поминать святых, Альв. Лучше просто забудем об этом.
— Нет, — возразил Никлас. Он был словно посредник между этими двумя. — Мы собрались здесь не для того, чтобы обсуждать предрассудки. Я не хотел пока говорить вам об этом, но считаю, что должен. Дело зашло слишком далеко…
Он достал из кармана какую-то бумагу.
— Что это? — полюбопытствовал Андреас.
— Письмо. От Виллему.
— От Виллему? — эхом отозвался Калеб. — Но почему она написала тебе, а не нам?
— Я получил его пару дней назад и, признаться, мало что понял. И только сейчас, услышав историю, приключившуюся с пьяницей, мне многое стало ясно.
Наступила тишина. Ее прервал Калеб:
— Что ж, читай!
За окном стоял пасмурный летний день. Собравшиеся сидели в той части Линде-аллее, откуда им через открытую дверь видны были витражи Бенедикта и портрет, нарисованный Силье. На портрете были изображены двое — ее собственный ребенок и тот, которого она усыновила. Никласу со своего места была видна плутоватая улыбка Суль. Он никак не мог определить, что же это за улыбка — то ли кокетливая, то ли зловещая.
