— Так, так, — произнес голос. — Не бойся, девочка. Мы старые люди, соки юности давно нас покинули.
Она испуганно открыла глаза. Два пожилых человека стояли, склонившись над ней. Силье с облегчением заметила, что на ней была какая-то одежда.
— Это — приходский и цирюльник, — сказал высокий мужчина с седой козлиной бородкой и длинными редкими седыми волосами. На нем был броский наряд ярких тонов. — Он хорошо разбирается в медицине, а я Бенедикт, художник.
Он произнес эти слова так, что она почувствовала необходимость встать и поклониться. Цирюльник, который также ухаживал за больными, был маленький круглый человек с приветливыми глазами.
— Как давно у тебя такие ноги, девочка? — спросил он.
— С самого рождения, я полагаю, — громко захохотал Бенедикт.
Силье, не снимавшая с себя башмаков несколько недель, подняла голову и с ужасом посмотрела на свои ступни. Она их не узнавала, так они отекли, покрылись водяными пузырями и кровоподтеками. Они были очень грязные, но это было легко поправимо. Хуже было с кожей.
— Мы сделаем теплые компрессы, — успокаивал цирюльник. — Я не буду ставить тебе банки, потому что у тебя сейчас явно не так много крови. Твои кисти не намного лучше, чем ступни, но я видел обморожения и похуже, так что у тебя все заживет. У меня лучшие рекомендации от высокопоставленных особ, например, от барона…
И он скороговоркой выпалил целую тираду с прекрасными именами, чтобы произвести впечатление. Бенедикт помахал рукой, словно для того, чтобы развеять все это бахвальство. Потом он уселся на край постели. Силье быстро натянула на себя шкуру.
— Теперь послушай меня, — сказал он отеческим тоном. — Что ты за птица? Я узнал, что ты спасла двух детей и немыслимого Хемминга и что ты заслуживаешь хорошей заботы. Однако твое платье свидетельствует об ужасной бедности.
— Оно не мое, — тихо сказала Силье. — Свою одежду я отдала той, которая в ней больше нуждалась. Старой женщине, которая осталась в усадьбе. На ней была лишь тонкая рубашка.
— А это? — спросил он, приподняв двумя пальцами меховые лохмотья. Затем он быстро выпустил их.
— Я сделала это из вещей, которые нашла в амбаре.
Художник безнадежно покачал головой.
— Никогда не слышал ничего подобного! Отдать единственное платье, которое у тебя было! Впрочем, у тебя красивая речь! Кто ты, собственно?
Силье смутилась.
— Ничего особенного. Неисправимое дитя кузнеца, Силье Арнгримсдаттер. Мне пришлось покинуть усадьбу после того, как все мои родственники умерли. Моя грамотная речь объясняется другими причинами.
