— И ты думаешь, он этим удовлетворится? Он был безумно влюблен в меня.
— Хорошо, тогда оставайся дома!
— Это будет некрасиво с моей стороны, остальным это не понравится.
— Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой?
Что это еще за глупости? Он отвечает не по плану!
— Нет, ведь ты теперь так занят, — испуганно ответила она, потому что никто не звал ее ни в какой Гьевик. И она продолжала упавшим голосом: — Скорее всего я поеду. Хотя из этого ничего хорошего может и не получится. Дело в том, что он такой привлекательный…
Не существовало и этого страстного поклонника. Но Кристофферу было мучительно слышать об этом.
Пожав ее руку, он сказал:
— Поезжай, моя девочка! Но не заглядывай слишком глубоко в глаза смазливым кавалерам!
Неужели он совсем бесчувственный? Она-то ожидала, что он придет в ярость и не захочет ее отпускать. Что же ей теперь делать? Ехать одной в Гьевик? Но ей там совершенно нечего делать!
— Ты же знаешь, ты для меня — все, Кристоффер.
— И ты для меня.
— Лучшей жены, чем я, тебе не найти, Кристоффер…
Она посмотрела на него бархатным взглядом, села поближе, погладила его шею под воротничком халата.
— Кристоффер, мои родители уезжают в среду. Ты придешь?
Он не знал, что ответить, у него голова шла кругом от ее близости, ее изысканных духов и многообещающих слов.
— Мы могли бы… попробовать… как это будет… когда мы… поженимся, — пролепетала она.
У него голова закружилась при мысли об этом.
— Я приду, — с улыбкой сказал он. Она убрала руку.
— Прекрасно! Я не буду тебя больше задерживать. Сказав это, она глубоко поклонилась ему.
— Ваша покорная, верная, преданная и терпеливая слуга! — сказала она.
Кристоффер рассмеялся. Она казалась ему изысканной и привлекательной, когда вела себя так.
Он покинул приемное отделение с радостным облегчением. Хорошо, что он дал Лизе-Мерете понять, что у нее нет никаких оснований для ревности. Теперь все между ними будет хорошо.
Проходя мимо корпуса, в котором лежала Марит, он почувствовал глубокую скорбь. Она-то уж никогда не будет так же счастлива, как он. Мысль об этом вызывала у него уколы совести. Или, вернее: желание поделиться с нею своим счастьем. А сам бы он охотно взял взамен часть ее тягот.
Но теперь было уже поздно. Из ее палаты вышел священник, с серьезным и скорбным видом. Он исполнил свой последний долг перед Марит из Свельтена.
Кристоффер на миг закрыл глаза. Он не осмеливался войти туда, чтобы увидеть ее мертвое тело, увидеть ее лицо, искаженное предсмертной гримасой.
