— Доктор Вольден… — сказала Марит со слабой улыбкой, обнаружив, что кто-то сидит на ее постели.
Он заметил, что она получила болеутоляющее, она была в каком-то легком опьянении, вернее, в каком-то дурмане.
— Кристоффер, — поправил он ее.
— Да, конечно, Кристоффер. Я как раз видела о нас обоих сон. Это было так прекрасно… — еле слышно произнесла она.
— В самом деле? Расскажи!
— Нет, это был очень короткий сон. У нас была когда-то чудесная цветущая поляна, но потом там стали пасти коров. Там было столько всяких цветов. Сначала там расцветали одуванчики. Целое море золота!
— Понимаю, мы с тобой относимся к числу тех немногих, кто понимает красоту одуванчиков.
— Потом поляна становится золотисто-лиловой. Расцветают лютики и клевер. Это тоже прекрасно.
— Действительно, прекрасно, — согласился Кристоффер. — Я тоже люблю эти цветы.
Дыхание ее было быстрым и прерывистым, словно она дышала лишь верхней частью легких.
— Но потом, когда лужайка подсохла, наступило настоящее цветочное буйство. Кристоффер снова улыбнулся.
— Могу себе представить, — сказал он. — Однажды я попытался удобрить такую цветочную лужайку, чтобы цветы были еще крупнее и красивее. Но выросла только сочная трава, а цветы исчезли.
— Да, — попыталась улыбнуться Марит. — Смотри, на окно снова прилетела синица!
— Какие же цветы появлялись на твоей лужайке позже, когда стало совсем сухо?
— Масса самых различных цветов. Целое море цветов! Ромашки, шиповник, колокольчики, белозер болотный, вероника… Не можешь ли ты покормить мою синицу?
— Могу. Откуда тебе известно столько названий? Лицо ее сразу омрачилось.
— Моя мать научила меня этому, когда я была совсем маленькой. И я никогда этого не забуду.
— Твоя мать умерла?
— Да. Когда мне было пять лет, она снова забеременела. Но при родах умерли и она, и ребенок. Кристоффер сжал ее руку.
— И ты видела во сне нас с тобой? Тебя и меня?
—Да.
Он заметил, что ей трудно говорить. Щеки ее лихорадочно горели, и на шее уже появились характерные для эпидемии гнойнички.
— Этот сон был коротким, — как бы извиняясь, сказала она. — Мы шли по цветущей лужайке, ты и я. Потом мы сели, и ты стал дуть в соломинку.
— В самом деле? — тихо засмеявшись, спросил он. — У меня всегда это хорошо получалось. И что было потом?
— Дальше ничего уже не было. После этого мне приснился какой-то кошмар, но это уже совсем о другом…
— Это из-за лихорадки.
Она слишком много говорила, силы ее иссякли. Теперь она просто лежала с закрытыми глазами.
