– Будь ты проклят, Карр.
Он огляделся, не готовый к нахлынувшей при виде них печали. Столько воспоминаний. Здесь было голубое платье, которое она надевала однажды на Михайлов день. Он вспомнил, как прелестно она выглядела, когда поспешно спускалась по лестнице, шурша накрахмаленными юбками. Теперь оно лежало здесь, пожелтевшее, и в нем угнездилось семейство мышей.
Среди беспорядочно сваленной мебели он заметил банкетку, которая прежде стояла у ее туалетного столика; вышитые на ней красные тюльпаны потускнели и были побиты молью. На ней лежал ее любимый веер, обрывки раскрашенного шелка, еще сохранившиеся на пластинках из слоновой кости.
Все было свалено в кучу и забыто. Вещи Дженет Макларен не удостоились даже того, чтобы их аккуратно сложить. Никаких душистых побегов лаванды, чтобы замедлить неизбежное тление…
Вдруг в его мысли ворвался какой-то шум. Дверь часовни распахнулась с громким, протестующим стуком, и влетела Фейвор.
– Значит, это вы! Мне показалось, что я что-то услышала здесь, внизу, – торжествующе объявила она. – В этой части замка странное эхо, вам не кажется? Клянусь, я слышала, как вы выругались, еще в противоположном конце коридора.
Ее голос звенел от любопытства и был настолько живым, насколько эти вещи были мертвыми. Она принесла с собой всю безжалостную практичность юности. И смыла с его души печаль так же небрежно, как волна прилива смывает все с берега.
– Что вы здесь делаете? – спросил он.
Она подняла голову, оглядываясь вокруг.
– Здесь Макларены устраивали бракосочетания и крестились, и отсюда их уносили на кладбище, – пробормотала она. – Это окно в виде розетки было привезено из Парижа.
– Откуда вам это известно? – сухо спросил он, и ему стало интересно, как она выкрутится после этого разоблачающего заявления. Ясно, что она не может позволить, чтобы кто-то заподозрил в ней одну из Макларенов. Карр тут же выставит ее отсюда, не пройдет и часа.
Но Рейн ее недооценил. Задумчивое выражение исчезло с ее лица.
– О, это все дневники и записки, которые я нашла, – ответила она. – Вот это да! Взгляните, по-моему, это венецианское кружево. Просто преступление, что его оставили вот так гнить.
Удовольствие от задания, к которому он ее приговорил, было необъяснимым и прибавляло ей очарования. Четвертый день она помогала ему искать клад Макларенов, и с каждым днем появлялась все более сияющей. Конечно, если бы он обвинил ее в этом, она бы все отрицала. Но он сомневался, что она не признавалась в этом самой себе. Она была талантливой лгуньей, но, как и все талантливые лгуны, обладала сверхъестественной способностью быть правдивой перед собой.
