Он лежал, смотрел вверх, на звезды, и ему казалось, что он начинает понимать эту планету. Он не удивился — знал, что так и должно быть, знал даже — почему так быть должно. Йосеф сказал бы просто: ему открылись духовные миры. Творец наградил его знанием, потому что пришел срок.
Но он всегда считал себя материалистом и логиком, и духовный мир для него был не менее материален, чем мир пирамид и электростанций. Если нечто существует, оно материально. Оно обладает массой, энергией, импульсом, и если это нечто сегодня представляется непознаваемым и нематериальным, то в свое время (через сто лет? тысячу? миллион?) возникнет потребность, будет найден способ… Разве духовная сущность Торы не стала в конце концов основой вполне и сугубо материалистического обоснования генетического смысла ее знаков?
Нужно будет поспорить об этом с Йосефом, — подумал он. Мысль о том, что Йосефа еще нужно найти, эмоций не вызвала.
Он подумал, что нужно встать и идти дальше, к огонькам, но еще глубже зарылся в песок. Барханчики шевелились у самого его лица, а когда в песок погрузились уши, он почему-то стал лучше слышать — и услышал множество голосов, среди которых выделялся голос матери, монотонно повторявший "ты пришел, ты пришел…" Этот голос он не мог спутать ни с каким иным, у матери был удивительный тембр, бархатно-оранжевый, раскалывающий любую мысль, чтобы проникнуть в нее и сделать своей, а потом вернуть обратно и тем самым убедить. "Ты пришел…"
Он открыл рот, чтобы ответить, потому что подсознание подсказало ему слова, и песок немедленно просочился между губ, обволакивая десна подобно детской зубной пасте — такой же сладковатый и рыхло-тянучий. Пошевелив языком и распробовав песчинки на вкус, он решил, что эта пища вполне съедобна, и начал глотать, а потом понял, что в этом нет необходимости. Необходимости не было ни в чем, и эта мысль его успокоила.
Он сделал глубокий вдох — последний, потому что вместо воздуха впустил в легкие все тот же мягкий песок, — и закрыл глаза, инстинктивно, хотя и понимал, что песок не причинит вреда. Ведь они — он и пустыня — стали единым целым, и это хорошо.
Он закончил один свой путь, чтобы начать другой.
x x x
Во время одной из дискуссий в Институте истории Земли на Израиле-3 мне пришлось отвечать на вопрос: почему никто из тех, кто владел частью истины, не сумел познать ее целиком, и почему это сделал человек, даже в отдаленной степени не обладавший мудростью толкователей Торы.
