Положив телефонную трубку, Дина почувствовала странное жжение в груди, около сердца, и испуганно присела на диван. Ей показалось, что внутри, по кровеносным сосудам, течет, приближаясь к сердцу, расплавленное масло, с шипением пробивая себе дорогу сквозь склеротически сросшиеся стенки. Почему-то Дину больше всего и давно уже пугал возможный склероз, видимо, с тех пор, когда она прочитала в журнале «Здоровье» о том, что болезнь эта, во-первых, самая распространенная на планете, а во-вторых, поражает не только стариков, как считалось прежде, но и здоровых молодых бугаев.
Расплавленное масло достигло сердца и застыло лужицей у какого-то из клапанов, не успев проникнуть внутрь, а Дина неожиданно увидела перед собой (на миг, изображение появилось, дернулось и исчезло) большой зал с рядами длинных, похожих на парты, или скорее, на депутатские скамьи в Кремле, столов, за которыми сидели и смотрели на нее белобородые старцы и относительно молодые мужчины, бороды которых, хотя и были черны, но свидетельствовали не о юности, а о благочестии.
Собрание это, даже на протяжении одного, выхваченного наугад, мгновения выглядело суровым, требовательным и непрощающим. Именно эти ощущения испытала Дина, хотя и поняла сразу, что это были не ее ощущения, она лишь восприняла мысленный крик мужа, стоявшего на кафедре и говорившего слова, которые шли вовсе не от его сознания, а откуда-то из глубин души, которую он, как ему казалось, знал, но, как оказалось, на деле и не знал, и не понимал.
В следующую секунду Дина вернулась в свою квартиру в Ир— ганим и с ненавистью подумала об И.Д.К., который сотворил все эти напасти, сложности и глупости. Подумав о нем, она сразу же и увидела предмет своей ненависти — он выбирался из кустов роз в Саду независимости, на ходу вытаскивая колючку из ладони.
Если бы Дина могла, она с большим удовольствием воткнула бы эту колючку в более важное для жизни место — в сердце, например. Дина не любила перемен. Но всю жизнь делала, в основном, то, что не любила. Начать с того, что она поступила на филологический факультет университета, хотя собиралась стать биологом. Но биологического факультета в ее родном Чернигове не было, а на киевском филфаке оказался самый маленький конкурс — один человек на полтора места, и не пройти мог разве что полный дебил. Потом она вышла замуж за Илью — разумеется, не потому, что очень этого хотела: ей надоело отвечать отказом на его ежедневные предложения руки и сердца. Многие годы она проработала на кафедре славистики, и вовсе не по призванию — таким оказалось распределение (потрясающе удачное, по мнению всех), и менять что-то в дальнейшем Дина не пожелала. Когда муж, поддавшись всеобщей еврейской панике начала девяностых, собрался в Израиль, она прекрасно понимала, что это не более чем эффект толпы, пыталась переубедить Илью, но он, рассчитав, по его мнению, здраво, и будучи человеком импульсивным и поддающимся влиянию, решения своего на этот раз не изменил, наивно, по ее мнению, полагая, что Бог Израиля непременно поможет им на новой родине. Всевышний действительно помог — Илья попал в ешиву, которая не была откровенно ортодоксальной, и потому муж не требовал от нее повязать голову косынкой или носить парик. Достаточно было регулярных омовений в микве. Но отношения Ильи с тестем и тещей были испорчены — старые коммунисты Илью не понимали и даже немного презирали, считая его поведение типичным приспособленчеством.
