Робин хохотнул и радостно потёр руками, выслушав меня. Мы принялись разрабатывать учебную тревогу, но тут Робин вдруг пошёл на попятный.
— Ладно, Улисс, не надо, — сказал он с сожалением. — Слишком много народу в корабле.
— Устроим тревогу только для четвёртого салона, — не сдавался я.
— Не надо, — повторил Робин. — Удовлетворимся признанием возможности выпихнуть его за борт.
Я и сам понимал, что не надо. Но пусть Михайлов скажет спасибо Робину, этому добрячку. Лично я довёл бы шутку до конца.
На Луне нас ожидал сюрприз — один из тех, на которые столь щедро наше управление.
Естественно, по окончании спецрейса я собирался «догулять» отпуск. Незачем и говорить, как я соскучился по Андре. У Робина тоже были свои планы. Он начал какую-то работу на Узле связи, да и вообще, как я знал, был привязан к Луне крепким узелком.
Но никогда не будет порядка в космофлоте. Я знаю историю авиации, всегда интересовался ею. Когда-то атмосферные лётчики жаловались на своё суматошное начальство и говорили, что авиация начинается там, где кончается порядок, и это пошло с тех пор, как Уилбер Райт украл у Орвилла Райта плоскогубцы. Послужили бы они в космофлоте!
Итак, только разгрузили корабль, как нас вызвал Самарин. Мы предстали пред его не столько светлыми, сколько утомлёнными очами, готовые к любому подвоху и заранее ощетинившиеся.
— Садитесь, Аяксы. — Самарин оглядел нас так, будто вместо носов у нас были гаечные ключи. Затем он задал странный вопрос: — Вы ведь любите науку?
— Любим, — сказал я с вызовом. — А что?
— Я это знал, — добродушно сказал Самарин. — Понимаете, ребята, надо немного поработать для науки.
— Все мы работаем для науки, — сделал блестящее обобщение Робин.
— Прекрасно сказано, — согласился Самарин. — Так вот, в частности…
В частности оказалось, что некоторые из учёных, вынужденных убраться с Венеры, не пожелали тем не менее от неё отступиться. И вот что затеял Баумгартен: набить корабль специально созданной аппаратурой, вывести его на околовенерианскую орбиту и провести длительное исследование космического комплекса, называемого собственным полем Венеры, — и все это, разумеется, для выявления его, поля, воздействия на живой организм.
— Нет ничего проще, — сказал я. — Запустите спутник с собаками на венерианскую орбиту, и пусть он крутится сколько надо. Можно и с мышами.
— Я всегда ценил твой светлый ум, Улисс, — отозвался Самарин. — Мыши — просто великолепно придумано. Только вот когда вы с Боргом затевали самовольное испытание, ты ведь отказался от мышей. Или от собачек?
