— Ничего с моей фигурой не будет.
— Так придешь ко мне на пельмени?
— В шесть часов вечера, после отчета?
— Точно.
— Я подумаю.
— Только не слишком долго. Мне ведь всего два дня осталось. Даже полтора, собственно.
«Если она согласится прямо сейчас, — загадал Аракелов, — то все будет. И то, что было, и то, чего не было. И Увалиха будет. И отпуск. И все, все, все…»
Но прежде чем Марийка успела открыть рот, наверху, на ботдеке, всхрапнув, проснулся громкоговоритель:
— Аракелова на мостик! Аракелова на мостик!
Аракелов чертыхнулся.
— Иди, — сказала Марийка. — Иди. Мастер[1] ждать не любит.
— Что там еще стряслось?
— Вот потом и расскажешь. Иди. А я пока смесь твою допью. Договорились?
— Договорились, — кивнул Аракелов. — Так как насчет пельменей?
— Я подумаю.
— Подумай, — сказал Аракелов. Он безнадежно вздохнул и встал. — Ну пошел.
Марийка смотрела на него снизу вверх, и лицо у нее было… Аракелов так и не успел определить, какое, потому что вдруг — неожиданно для самого себя — наклонился и поцеловал ее. Губы у нее были мягкие, прохладные, чуть горьковатые от сока.
— Убирайся, — шепотом сказала Марийка, отталкивая его.
Но интонация совсем не соответствовала смыслу слов.
Аракелов выпрямился и не оборачиваясь зашагал по палубе. Не оборачиваясь, потому что обернуться было страшно.
Уже у самого трапа на мостик он нос к носу столкнулся с одним из трех радистов «Руслана».
— Что там стряслось, Боря?
— Мэйдэй,[2] - коротко ответил тот и, довольно бесцеремонно отодвинув Аракелова, побежал дальше.
Мэйдэй! Только этого не хватало! Что там еще стряслось?
— Еще кофе, капитан? — Кора держала в руке кофейник — удлиненный, изящный, с эмблемой «Транспасифика» на боку: стилизованное кучевое облачко, кумула-нимбус, намеченное небрежными, округлыми голубыми линиями, на нем — маленький золотой самолетик со стреловидным оперением, а надо всем этим — восходящее солнце, которому золотые лучи придавали сходство с геральдической короной. Такой же знак был и на чашке, которую Стентон решительно отодвинул.
— Нет, спасибо. Докурю и пойду в рубку. Давно пора бы появиться этому чертову тунцелову…
— Не волнуйтесь, капитан, — Кора улыбнулась. Она всегда улыбалась, называя его капитаном, отчего уставное обращение превращалось чуть ли не в интимное. На Стентона эта ее улыбка действовала примерно так же, как стеклянный шарик провинциального гипнотизера: притягивая взгляд, она погружала Сиднея в какое-то подобие транса. Он, правда, старался не выдавать себя, но вряд ли это удавалось ему успешно. Во всяком случае, он был уверен, что Кора прекрасно все замечает. — Ну, потеряем мы полчаса, там наверстаем потом…
