-- Кто из писателей старшего поколения оказал на вас большее влияние?
-- Наибольшее? Два писателя: Лев Кассиль и Александр Твардовский. Первый, прочитав мой микророман, на совещании молодых писателей сказал в ужасе: "Нет-нет! Вы -- взрослый писатель". И, так сказать, вытолкнул меня из детской литературы, передав, однако, мою прозу в "Новый мир" Твардовскому.А второй, прочитав тот мой микророман, заявил: "Весь процент непроходного уже заполнил Солженицын, и тебе места не осталось". То есть вытолкнул меня из взрослой литературы. Эта проза из самиздата ушла в западные журналы. Рукопись "Микророманы" КГБ забрал из издательства "Советский писатель". Потом книга вышла в Нью-Йорке.
Таким образом, на деле я вовсе не шестидесятник, как обо мне почему-то пишут сейчас в России. В шестидесятых я только начал писать прозу, в начале семидесятых немного печатался в Москве, а основные тексты почти все прятались от обысков в тайных местах, а опубликованы в восьмидесятые и даже в девяностые. Так что в лучшем случае я -- несостоявшийся семидесятник, а на деле -- восьмидесятник, переходящий в девятидесятника. Как писатель, я реализовался на Западе. Там вышли все мои неопубликованные в Советском Союзе рукописи и новые книги. Твардовскому я благодарен за честность, а с Кассилем был в теплых отношениях до конца его дней. А больше влияли на меня другие люди, и прежде всего Солженицын, Корней и Лидия Чуковские, Копелев и Синявский. Но если говорить не о человеческом влиянии, а о литературном, то оно шло от литературы в целом, а не от имен.
Трагедия старшего поколения -- урок для нас. Среди писателей того времени были, конечно, и другие значительные личности; многим, однако, не хватило духу состояться, написать свои лучшие книги. Кассиль выдал "Кондуит" в 1930-м, "Швамбранию" в 1933-м, остальное оказалось уровнем ниже и было данью советскими времени. Многих удушили. Только дома общаться с ними было отдушиной. Назову еще Нелли Кальма, Исая Рахтанова, Самуила Маршака.
-- Вспомните какой-нибудь эпизод...
-- Была осень 1963-го, когда мне, сопливому журналисту, позвонил Маршак. Я тогда начал служить в газете и за два дня до этого заезжал к нему насчет какой-то публикации. Я уже спал.
-- Юра, -- строго произнес он. -- Вы можете очень срочно ко мне приехать, не спрашивая, зачем?
-- Конечно, Самуил Яковлевич. А когда?
-- Сейчас. Возьмите такси.
Стоя босиком на холодном полу, я посмотрел на часы: первый час ночи. Маршак уже был тяжело болен; наверное что-то важное... Наскоро оделся, глянул, есть ли в кармане на такси (к счастью, было). Моросил дождь, такси не попадалось. Наконец кто-то согласился подбросить и минут через двадцать я был у Курского на Земляном валу (тогда называвшемся улицей Чкалова).
