— Мы построили этот город почти из ничего, — продолжил он. — Кровь и железо дали ему жизнь, кровь и железо вскормили его жителей. Старые семейства знали силу крови и железа, знали, как сделать свой город великим. Рочмонды в литейных цехах, на кузницах и прокатных станах плавили железо и придавали ему форму; семейство Андерсов перевозило металлические изделия по реке и по железной дороге, а твои предки искали железную руду и добывали ее из-под земли. Ты происходишь из железного племени, Уильям Флембикс, мы же, Хармоны, из кровавого. Мы владеем скотными дворами и скотобойнями, и даже задолго до основания города наш «Старый Дом» был центром торговли шкурами. Каждый сезон сюда приходили охотники и трапперы и продавали моим предкам меха и шкуры, которые потом отправлялись вниз по реке. Вначале — на плотах, а затем — на баржах. Паровые суда им на смену пришли позже, много позже.
— А нельзя ли оставить экскурс в прошлое до более подходящего случая и сразу приступить к делу? — поинтересовался Уилли.
— Позади у нас — долгий путь, — будто не расслышав, продолжал Джонатан. — И негоже забывать, с чего мы его начали. А началось все с черного железа и красной-красной крови. Не забывай об этом, Уильям, как, впрочем, не забывай и о том, что дед твой был истинным Флембиксом.
Уилли уловил в словах Джонатана оскорбление.
— А мать моя была полькой, — с жаром сказал он. — И поэтому я — полукровка: лишь наполовину человек, а наполовину лягушка. Но плевать мне на это. Как плевать и на то, что моему прадеду принадлежала половина штата, но шахты к концу столетия иссякли, а Депрессия окончательно разорила наше семейство. Меня не волнует даже, что отец мой был горьким пропойцей, а сам я стал всего лишь собирателем чужих долгов. — Внезапно почувствовав себя опустошенным, Уилли проговорил уже совсем тихо: — Так твой сыночек Стивен похитил меня лишь для того, чтобы тебе было не так одиноко чесать языком о войнах с французами и индейцами?
— Пойдем внутрь, — ровно, хотя уже без намека на теплоту проговорил Джонатан и, тяжело опираясь на трость, медленно двинулся к двери. — Здесь сыро, да и ветер холодный, вот у меня и разболелись старые раны. — Джонатан остановился и, повернув голову, посмотрел на Уилли. — При последней нашей беседе ты, не дослушав меня, грубо швырнул трубку. Согласен, мы с тобой очень разные, но элементарная вежливость и уважение к моему положению и возрасту должны бы были...
— У меня давно барахлит телефон, — бросил Уилли.
