— Она тебя очень любила, — говорил Билл, и по голосу было ясно, что он плачет. — Она мне сказала как-то, что если б не ты... — голос у него сорвался. — Спасибо, — проговорил он наконец. — Спасибо, что так дружил с ней.
Говорил он странно, будто в кино. Они с Лесли посмеялись бы после фильма и стали бы передразнивать: "Бу-бу-бу, сю-сю-сю..." Двинуться он не мог, даже увернуться от пуговицы. К счастью, Билл отпустил его. Он услышал, как отец вежливо спрашивает насчёт "службы", а Билл отвечает почти что обычным тоном, что тело решили кремировать и завтра прах отвезут в Пенсильванию, в его родной дом.
Кремировать. Что-то щёлкнуло у него в голове. Значит, Лесли нету. Она сгорела. Он её больше не увидит, даже мёртвую. Ни-ког-да. Как они посмели? Она — его, а не ихняя! Никто его даже не спросил, никто ему не сказал. Теперь он её не увидит, а они ещё плачут. Не по Лесли! Нет, не по ней, по себе, по самим себе. Если б они её любили, они бы её не привезли в это проклятое место. Джесс крепко держал себя за руку, чтобы не ударить Билла.
Вот он, Джесс, её любил, но её нет. Она ушла, умерла, когда так нужна ему. Ушла, а его бросила. Ушла к этой чёртовой верёвке, чтобы показать, что она не трусит. "Вот так вот, Джесс Эронс!" Сейчас она где-нибудь над ним смеётся, как над миссис Майерс. Да, сыграла она с ним штуку! Вытянула в свой миф и, пока он там не обжился, взяла и бросила, как астронавта на луне. Обратно не вернёшься. Он — один.
Позже он не мог вспомнить, когда ушёл, но помнил, как, сердито плача, бежал на горку, к своему дому. Когда он влетел в дверь, Мэй Белл глядела на него большими карими глазами.
— Ты её видел? — жадно спросила она. — В гробу, да?
Он ударил её, и так крепко, как никогда никого не бил. Она отшатнулась, резко вскрикнув. Он прошёл к себе и стал рыться под матрасом, пока не вытащил альбомы и краски, которые Лесли подарила ему на Рождество.
Элли стояла в дверях, беспокойно на него глядя. Он прошёл мимо неё. Бренда что-то такое ныла на кушетке, но слышал он только плач младшей сестры.
Из кухни он выбежал в поле и понёсся, не оглядываясь, туда, к речке. Воды было немножко меньше. На яблоне болтался конец верёвки. "Теперь я бегаю лучше всех в пятом классе".
Он что-то крикнул, бросил альбомы и краски в бурую воду. Краски поплыли сверху, как лодочки, а бумагу стало затягивать вниз, кругами, кругами. Он смотрел, как они исчезают. Понемногу он отдышался, сердце стало биться потише. Грязи было много из-за дождей, но он сел на землю. Идти-то некуда. Так и будет. Он опустил голову на колено.
