— А откуда ты узнаешь, что надо делать?
— Это тебя не касается.
— Неужели нельзя рассказать?
Она повернулась.
— Лучше намажь мне грудь, пожалуйста.
— Перестань! Это что, отвлекающий маневр?
— Вот именно! — Она звонко рассмеялась. — Иди сюда.
Было светло. Снаружи выл ветер, сотрясая стены и половицы. Небо в окне было редкого сине-розового цвета. Эльфаба отбросила свою привычную стыдливость, словно ночную сорочку, и распахнула Фьеро объятия. Как будто в страхе перед будущим здесь, на старой походной постели, она вдруг осознала свою особую красоту.
Этот порыв вместо обычной сдержанности больше всего напугал Фьеро.
Он послушно зачерпнул немного кокосового масла, нагрел его в руках и опустил ладони, словно двух мягких зверьков, на ее маленькую упругую грудь. Он чувствовал, как под пальцами набухают ее соски, видел румянец на ее щеках. Он был уже одет, но, поддавшись страсти, прижался к ней. Его рука скользнула по обнаженной спине, и Эльфаба, прогнувшись с легким стоном, приникла к нему в ответ. Фьеро спустился ниже, к ягодицам, обогнул их и продолжил на ощупь путь мимо курчавых волосков к сокровенному месту, которое притягивало его как магнит.
— У меня четверо соратников, — сказала Эльфаба, слегка отодвинувшись и давая понять, что он и так уже зашел слишком далеко. — Но никто из них не знает, кто руководит нашей ячейкой. Мы встречаемся по ночам, прикрытые маскировочными заклинаниями, которые искажают нашу внешность и голос. Ведь иначе, знай я больше, штурмовики выпытали бы из меня все. Неужели не понятно?
— Чего вы добиваетесь? — шепотом спросил он между поцелуями, стягивая штаны и ведя языком по завиткам ее уха.
— Смерти Гудвина, — ответила она, обвивая его ногами. — Но не бойся, если наше движение — стрела, то я — не наконечник, а всего лишь перышко из оперения. Ниточка из колчана.
Эльфаба зачерпнула масло и стала растирать его так, что, когда они упали на кровать, солнечные лучи заиграли на блестящей коже.
— А между прочим, ты, — сказала она после незабываемых минут сладострастия, — все равно можешь быть агентом дворцовой службы.
— Да нет же, — прошептал он в ответ. — Я хороший.
В первую неделю разлуки выпал снег, в следующую — еще. Приближалась Лурлиниада. Унионистские церкви, бесстыдно позаимствовавшие древнюю языческую символику, были украшены в зеленый и золотой цвета и продавали зеленые свечи и позолоченные колокольчики, зеленые ветки и золотистые фрукты. Прилавки, соревнующиеся друг с другом (и с церквями) в декоре, ломились от модной одежды и дорогих безделушек. Куклы на витринах изображали королеву фей Лурлину в крылатой колеснице и ее спутницу, юную Принеллу, достающую, долгожданные подарки из бездонной волшебной корзины.
