Эльфаба не стала дожидаться, когда ее заметят. Она поднялась и громко сказала:
— Ответить может его мать. Где она?
По залу прокатился рокот изумления.
— Я вижу, что попался на неточной формулировке вопроса, — радостно отозвался Никидик. Теперь он говорил громче, как будто впервые осознал, что в зале есть последние ряды. — Похвально, мисс, похвально. Попробую спросить иначе. Готов ли кто-нибудь высказать обоснованное предположение относительно природы этого экспоната? Перед нами очень юное животное, в том нежном возрасте, когда ни один из его собратьев еще не способен разговаривать, даже если такая способность в нем заложена. Итак, до появления языка — вернее, до его развития, — можно ли определить, зверь это или Зверь?
— Простите, профессор, — снова подала голос Эльфаба. — Но вы не ответили на мой вопрос. Львенок совсем маленький. Где его мать? Почему его разлучили с ней в столь раннем возрасте? Он ведь даже не может сам есть.
— Ваши вопросы не имеют ни малейшего отношения к научной проблеме, — ответил Никидик. — Ноя понимаю: в ваши годы сердце берет верх над разумом. Его мать, скажем так, безвременно скончалась. Давайте ради интереса предположим, что невозможно было сказать, львица она или Львица. В конце концов, сейчас многие недовольные Звери возвращаются в дикую природу.
Эльфаба села, не зная, что ответить.
— Нехорошо это, — сказала она Боку с Эвриком. — Принести на лекцию такого маленького львенка. Он же напуган до смерти. Вон как дрожит. А ведь здесь тепло.
Студенты начали высказываться, но профессор отметал все доводы. Выходило, что в отсутствие речи и других признаков разумной деятельности на столь ранних стадиях развития львенка невозможно было уверенно отнести ни к зверям, ни к Зверям.
— Отсюда следуют политические выводы, — громко сказала Эльфаба. — Я думала, у нас урок биологии, а не политинформация.
Бок и Эврик зашикали на нее. Эльфаба и так уже приобретала репутацию скандалистки.
Профессор еще долго продолжал свои рассуждения, хотя все уже поняли, что он пытался доказать. Наконец Никидик перешел к следующему вопросу.
— Ну а как вы думаете, если бы мы могли разрушить ту часть, которая отвечает за речь, смогли бы мы устранить разум а вместе с ним осознание боли? Предварительные опыты на данном экспонате уже дают интересные результаты.
Он взял в одну руку шприц, в другую — резиновый молоточек. Львенок выгнулся дугой, попятился, упал с тележки и метнулся к двери, закрытой, как и тогда, с рогами.
