В этом вопросе, как будто невинном, — тоже западня: мнимые святые, — может быть, действительные Феи, духи нечистые.
— Как от них пахло, хорошо или дурно?
Это значит: «Не пахло ли адскою серой?»
— Очень хорошо пахло, очень хорошо! — отвечает Жанна детски просто и доверчиво. — Я их обнимала и целовала…
И вдруг опять, как будто смеется над судьями, дразнит их:
— А больше я вам ничего не скажу!
— Был ли Архангел Михаил одет или гол?
— Думаете ли вы, что Богу нечем его одеть?
— Как же вы узнавали, кто вам является, мужчина или женщина?
На этот вопрос, гнусный и глупый, — жалкий лай гончих на улетающую птицу, — Жанна могла бы совсем не ответить, но отвечает опять детски просто и невинно:
— Я узнавала это по голосам, лицам и одеждам.
— Длинные ли у них волосы или короткие?.. Нет ли чего-нибудь между волосами и венцами?
Это значит: «нет ли у них бесовских рогов?» Искренне, может быть, думают святые отцы-инквизиторы, что это могло быть; не знают наверное, было или не было; ставя ей западню, сами в нее попадаются, а она только смеется над ними.[329]
LV
Вот когда эти мудрые старцы могли бы понять, что значит: «из уст младенцев устроил хвалу»; «утаил сие от мудрых и открыл младенцам».
Этот почти непрерывный шестимесячный допрос, поединок Юной, Безумной, Святой, с грешными, умными, старыми, — как бы непрерывное, воочию перед нами совершающееся чудо Божие.
Так же неуязвима и радостна Жанна под огнем перекрестных вопросов, как под огнем пушек на поле сражения, и радость эта искрится в ее ответах, как светлое вино родных шампанских и лоренских лоз.
Эта «простенькая», «глупенькая» девочка приводит этих всегда молчаливых, спокойных и сдержанных людей в такую ярость, что вдруг вскакивают они и говорят все вместе, перебивая друг друга, не слыша и не понимая сами, что говорят.
— Тише, отцы мои любезные, тише! Не говорите же все вместе, — останавливает их Жанна, с такой веселой улыбкой, что все они, вдруг опомнившись и застыдившись, умолкают.[330]
— Слыша Голоса, видите ли вы свет? — спрашивает кто-то.
— Свет исходит не только от вас, мой прекрасный сеньор! — отвечает Жанна так быстро и живо, что многие невольно усмехаются.[331]
— Я уже на это раз отвечала… Поищите в ваших бумагах, — говорит она одному из письмоводителей.
Тот ищет и находит.[332]
— Ну вот видите. Будьте же впредь внимательней, а не то я вам уши надеру, — шутит она так весело, как будто это не суд, а игра.
— Жанна, хорошо ли, что вы дрались под Парижем, в день Рождества Богородицы?
