Тем временем вертолеты поочередно вздрогнули, движки взревели на пронзительной ноте, машины зависли на какой-то миг над землей, опробуя свои силы, почти исчезли в облаке пыли, вновь опустились на землю и опять взлетели, уже решительно набирая высоту.
Глезденев следил за «вертушками», пока они не превратились в прозрачные пылинки, плывущие в небе, и не скрылись за горным хребтом.
Он дождался прилета Сурцукова. Из вертолета опять выгружали раненых. Сурцуков руководил, голос его был усталым, негромким. Он уже снял шлем с плексигласовым забралом, надел запыленную фуражку с голубым околышем. Вместе с вертолетчиками Глезденев вновь вернулся к «радийке», там сели в грузовую машину и на ней доехали до расположения. По дороге Сурцуков неохотно рассказывал, отвечая на вопросы журналиста, продолжал думать о чем-то своем. В лице его, потемневшем, в пыли, будто запеклись горечь и боль. Глезденев слушал отрывистый голос зама комэска, сочувственно кивал.
День, а вернее, все сутки были тяжелыми и страшными. Сурцуков рассказал, как сбили машины комэска майора Грудинкина и замполита эскадрильи капитана Александра Садохина.
– В первый вылет забрали экипаж капитана Садохина. Они только высадили десант, стали взлетать, и на взлете их подбили. Садохин сразу был убит, вертолет упал, летчик-штурман Петя Погалов успел выскочить, а вертолет покатился. Бросился он туда, вытащил борттехника Витю Гулина, потушил горящую одежду… Огонь был плотным, крошили нас со всех сторон, со всех нор – за шесть вылетов, считай, четыре машины сменили… Потом за экипажем Грудинкина полетели. Командир был убит выстрелом в голову, Слава Кузьминов придавлен двигателем насмерть, а техник, Толя Страфун, тот в шоковом состоянии был, застрелиться хотел, еле пистолет отобрали. Выгрузили убитых, связного тоже, взяли с собой уцелевших десантников. Третий и четвертый раз летали за подполковником Шевелевым и уцелевшими десантниками. А пятый и шестой – за ранеными… А сейчас вот еле зацепился на вершине. Раненых брали. С освещенной стороны горы – нисходящие потоки, прижимают к склону. И ветер сильный был, попутный, чувствую, падаю, падаю, как лист.
– А когда садились, – включился в разговор Шевченко, – сплошная пыль, взлетки не видно…
Потом вместе с летчиками Глезденев прошел в большой ангар – столовую. Сели за столы. Всем принесли ужин. Кто-то достал флягу со спиртом, плеснул в стаканы. Все встали, молча выпили. Сурцуков поморщился, копнул вилкой макароны. Он был непьющим и никогда не искал утеху в вине, но сегодня был особый случай.
