Но недовольство командира – результат совсем иных причин. За время службы здесь, в краю труднодоступных гор и пустынь, он выстрадал одну правду – правду суровой любви к подчиненным. Раз обстоятельства службы не делают поблажек никому и ни за что, то и командир, если он не хочет стать рабом этих обстоятельств, не должен делать поблажек ни себе, ни другим.
И, видимо, так считает не он один. Я был свидетелем нелицеприятного разговора гвардии подполковника А. Яренко[6] с командиром разведчиков. В общем-то весьма уравновешенный, всегда спокойный Анатолий Иванович на этот раз был, казалось, выведен из себя.
– Как вы могли довериться старым разведданным?! – выговаривал он. – Как вы, офицер-десантник, забыли, за что едите хлеб?!
Мне было неловко и неприятно слышать этот разговор, казалось, что я «открываю» для себя подполковника Яренко с другой, ранее неизвестной мне стороны. Однако через какое-то время вышла из строя одна из боевых машин, и в справедливости возмущения Анатолия Ивановича уже сомневаться не приходилось.
– Быть требовательными, жесткими нас заставляет, – говорил мне потом замполит Евгений Гапоненко, – память. Память о комбате Войцеховском, о комсорге Кашапове. О Героях Советского Союза Саше Мироненко и Коле Чепике… Быть суровыми нас заставляет и великая истина: в горах побеждает не огонь, а умение первым занимать высоту…»
Процитированный материал был помещен в книгу славных дел батальона. А пока… Пока восхождение продолжается. Глезденев осваивается с темпом, для его сухой твердой фигурки, кажется, не страшны любые нагрузки. Да и как тут показать слабость. У всей роты на виду, у десанта! Честь журналиста обязывает. А то недавно один вояка небрежно так сказал, как сплюнул: «Это вам, товарищ журналист, не перышком чиркать». Глезденев даже задохнулся от возмущения: «Да я в Афгане, да откуда ты…» Не договорил, махнул рукой, ушел обиженный. До самой последней клетки.
Осваивался он быстро, а чуть разобравшись в обстановке и в людях (кстати, он часто накануне изучал личные дела тех, с кем пойдет на операцию, не для «компромата» – запоминал людей), тут же искал, где и как проявить свою инициативу. Нет, он не пытался прямолинейно навязывать свою волю, тем более в этой ситуации. Но давал понять, что он не просто безмолвно присутствующий наблюдатель, а боевой офицер, пусть хоть и не десантник. Подмывало, не раз подмывало его нацепить эмблемы с парашютиками. Но чем больше он проникался жизнью десантников, чем более вкушал их хлеба, тем яснее становилась для него истина: эту форму заслужить надо, как, скажем, награду, медаль или орден. …В конце операции солдаты занялись обыском местных жителей – процедура не самая неприятная для солдата любых времен. Называлось это кратко: «шмон». «Операция» шла успешно. Кто-то из солдат уже деловито надевал на руку часы.
