Впрочем, согласно Литературной энциклопедии 1966 года, Куприн уже дозрел до этой идеологии, потому что изобразил "яркий общественный протест против Молоха-капитализма" и выразил "восхищение героизмом вождей революции", хотя и опасался за судьбы культуры. А в статье "Русская советская литература как литература социалистического реализма" в третьем издании Большой советской энциклопедии Куприн просто был причислен к советским писателям и уже вместе с другими начал вести борьбу за коммунизм.
После развала Советского Союза живые умные писатели перестали вести эту борьбу, лозунги давно сняли. А мертвый бессловесный Куприн, получается, ведет. Я не удивился бы, если б следом за Пастернаком и Галичем его сделали бы членом Союза писателей. В конце восьмидесятых в Москве оставалось две организации, принимавшие покойников: Союз писателей и крематорий. Но вскоре и сам единый Союз писателей приказал долго жить.
Даже личная жизнь Куприна подгонялась под стандарты идеологических мифов. Он был человеком раздражительным, вспыльчивым и независимым во мнениях, невоздержанным на слово и дело. Без серьезного повода при гостях бросил горящую спичку на подол платья первой жены. К счастью, женщину спасли. От второй жены у него был ребенок, когда он еще не разошелся с первой.
Грешник, он не стеснялся приводить героинь своего романа "Яма" в приличное общество. Напившись, буянил, оскорблял, становился непредсказуем. Любил природу и -- любил травить кошку собаками. "Ему нужно было бы, -вспоминает Тэффи, -- плавать на каком-нибудь парусном судне, лучше всего с пиратами".
Еще во время войны и революции Куприн начал от тоски пить. Аркадий Аверченко писал о нем: "В таком виде не надо показываться на людях, а сидеть, спрятавшись, как медведь в берлоге". Многие годы Куприн страдал нашей несчастной российской болезнью, оживлялся, только выпив. Жена старалась давать ему не более стакана вина в день. Георгий Адамович называл это состояние Куприна смесью умудренности и старческого маразма. Периодами питие занимало классика больше политики (что литературоведами в штатском было учтено), ведь именно обещаниями выпивки и вымогали у него нужные подписи.
За три года до возвращения Куприн выразил свое отношение к давнему отъезду в Москву Алексея Толстого: "Уехать, как Толстой, чтобы получить крестишки иль местечки, -- это позор, но если бы я знал, что умираю, непременно и скоро умру, то я бы уехал на родину, чтобы лежать в родной земле".
