На одной Осьминог божественный, в хляби вод первичных, разверзал чрево свое — чрево рождающей Матери, и кишела, множилась рождаемая тварь в довременном иле. Ил превращался в водоросль; водоросль — в животное; животное водяное — в земное: рыба — в птицу, раковина — в бабочку, еж морской — в ежа полевого, но с еще не проросшими лапками, конь морской — в коня настоящего, но на задних ногах, еще не законченных, из ила волочащихся. Так, звено за звеном — тварь за тварью — цепь развитья развивалась, бесконечная.
А на другой росписи — последнее звено — Человек: мертвец воскресающий выходил из гроба — чрева земли, как дитя — из чрева матери.
Так соединялись в общих росписях две тайны в одну: начало мира — с концом, творение — с воскресением.
— «Воскрес Адун из мертвых, радуйтесь!» — шептала Дио с тихим восторгом.
«Таму, брат мой, какое чудо больше — сотворить или воскресить?» — усмехнулась она как бы в ответ на усмешку Таму, диавола.
Вернулась домой, легла и заснула так сладко, как уже давно не спала.
Проснулась не от звука, а оттого, что знала, что сейчас будет звук, и действительно, скрипнула дверь.
Вошла Зенра, держа лампаду в одной руке, а другой — заслоняя пламя от спящей. Остановилась в дверях, потом начала подходить медленно, как будто крадучись. Ладонь ее, заслонявшая пламя, дрожала так, что прыгали тени по стенам и потолку. На голове ее всклочились седые волосы, глаза горели, губы шевелились без звука.
«Что с ней? Пьяна? С ума сошла?» — подумала Дио и вдруг вспомнила, что такое же лицо было у Зенры в тот день, когда удавилась Эфра.
— Что ты, няня?.. — вскрикнула, приподымаясь на постели.
— Ничего, доченька, ничего, родная, не бойся, Бог поможет! Вставай, одевайся, пойдем!..
— Куда? Зачем?
Дио вскочила на колени и выставила руки вперед с таким отвращением и ужасом, как будто шла на нее сама смерть.
Старушка опять начала подходить к ней молча, медленно, крадучись; опять губы ее зашевелились без звука.
— К Эойе, к Эойе пойдем! — простонала, наконец, глухо.
Но, странно, внезапности не было: как давеча, проснувшись, знала, что будет звук, так и теперь знала все, что будет; как будто не узнавала новое, а только вспоминала давнее: все это уж было когда-то; так было — так есть.
Молча подошла Зенра к постели и упала на колени. Дио, схватив ее обеими руками за плечи, вцепилась в них так, что разодрала ногтями льняную ткань рубахи.
— Да говори же, говори!
Зенра повалилась на пол, забилась головой о ножку кровати и завыла протяжным воем плакальщиц:
