— Ну что?
— Как?
— Ах, как это ужасно!
— Но, главное, зачем? Кому от этого польза?
А за всем этим у каждого — стыд за самого себя. Что вот ты понимаешь, видишь и бессилен сделать что-либо. Сразу же начали возникать проекты один другого смелей: куда пойти, что сказать. Словно бы высказался вслух — и уже что-то сделал.
Они стояли в коридоре, сбивали пепел сигарет в фаянсовую белую урну, а все обступили их, будто к стенке приперев. И тут подошел Епифанов, старый, пьющий, сильно бездарный архитектор, при котором обычно разговаривали только о погоде, да и то в урожайный год. Подошел, демонстративно молча пожал руки одному и другому и, совершив этот гражданский поступок, удалился, гордо неся свою усохшую лысую голову с припудренным губчатым носом. Всем отчего-то стыдно стадо. Будто он их изобразил этим своим одушевлением. Кто-то пошутил от неловкости:
— Состоялся исторический рукопожим.
И другой сказал:
— Как говорится, извините за компанию.
Хорошо, хоть юмор не увядает, с ним все же не так стыдно жить на свете.
На улице Виктор говорил хмуро и деловито:
— Дожили: Епифанов сочувствует нам. Нет, Андрюша, дешевой славы нам не надо.
Чтоб подходили руки жать. Чтоб всякая шушера вертелась вокруг.
— Противно.
— Вот именно. Вот именно, противно. Это ты хорошо сказал. Думаешь, раньше они радовались за нас? «Да, да, конечно, но Ямасаки…» Им все Ямасаки подавай, снобы проклятые. А теперь нас поливать будут. Успеха, Андрюша, никто никому не прощает.
— Какой уж тут успех? Успех…
— Зина — умная женщина, она права: у нас друзей нет. Все злые, все завистники.
Андрей вдруг увидел на той стороне улицы за встречно движущимися троллейбусами бар: мелькал, мелькал сквозь их окна кирпичный угол дома и дверь. Тот самый бар, кафе-молочная, где они сидели с Виктором. И так все остро вспомнилось, как будто из другой жизни. А он еще тогда расстраивался, что не дадут сделать лучше, смелей. Вот уж правда: что имеем, не храним, потерявши — плачем.
— Нет, но вот я беру себя… Неужели не стыдно хотя бы?
— Андрюша, перед кем?
— Да хоть перед нами.
— Не говори наивные слова! Кто мы? Ты же сам говорил, про нас пока что и речи нет. — И тут Витька сказал правильную вещь: — А если стыдно перед нами, так это только хуже для нас.
Это уж точно: не дай бог, если начальству стыдно перед тобой. Такому подчиненному не позавидуешь.
— Нас нет, но мы можем быть. И упускать такой случай…
— Витя, какой ценой?
— Но что же делать, что делать? Не мы, так другие найдутся. Если б можно было…
