— Ничего, — хрипло произнес он, — вернется. Не первый раз убегает.
— Вы ведете себя антипедагогично, — это было единственное слово, которое я могла в тот момент подобрать и выдать. А потом тоже хлопнула дверью и ушла, о чем, наверное, буду жалеть всю оставшуюся жизнь.
Я отправилась в офис. Другие мои дела никто не отменил, и мне пришлось задержаться с ними до половины девятого. Розенталь собрался уходить поздно, где-то около восьми. Увидев, что у меня горит свет, он вошел в мой кабинет, предварительно постучавшись. Учитывая, что весь наш офис принадлежит ему и он платит всем заработную плату, его тактичность делает ему честь. При его появлении я поднялась.
— Сиди, — махнул рукой Марк Борисович. — Ты почти весь день отсутствовала. — Он уселся на стул. — Что-нибудь узнала про этого пропавшего мальчика?
— Прокуратура возьмет дело под свой контроль, — доложила я, — в дело вмешался Стукалин, заместитель министра внутренних дел. Вы его знаете. А в самой милиции дело поручили, извините меня, такому придурку, которого на пушечный выстрел нельзя подпускать к детям. Он вызывает товарищей пропавшего парня и угрожает им, требуя рассказать, где может скрываться Константин Левчев.
— Все? — Марк Борисович всегда чувствует, когда человек недоговаривает. И как это у него получается? Мне бы у него поучиться.
— Нет, не все. Мальчик был законченным наркоманом. Уже делал внутривенные инъекции. Мать знала об этой трагедии и скрывала ее от отца. Они иногда даже ездили в частный дом к одному психологу, чтобы отлежаться там. Вполне вероятно, что у него сейчас приступ. Но меня смущает, что все в один голос говорят о том, что он изменился за последние несколько месяцев. Будто бы сломался. Или его словно подменили. Я сегодня была у одного его товарища дома. Он явно что-то знает, но не говорит. Этот паренек растет без отца, а его дедушка применяет к нему не совсем педагогические методы воспитания…
Розенталь поморщился. Мне-то было известно, как он обожает своих внуков. Ему и в голову никогда не придет учить их ремнем.
— Поэтому мальчик озлоблен, никому не верит, ни с кем не хочет разговаривать. Он был его самым близким другом. И еще один азербайджанский мальчик. С ним я завтра встречусь. Посмотрим, что он скажет.
— Понятно. Только почему ты сказала «азербайджанский мальчик»? Разве его национальность имеет какое-то отношение к поискам его друга?
«Все евреи одинаковые, — мелькнуло у меня в голове. — Они явные космополиты, этим и отличаются от других. Может, поэтому и выживают в других странах?»
