В тетрадке этих слов нет. Он отбросил ее, говорит свободно, горячо. Я любуюсь им, как ни жаль мне моих пропавших трудов. Немецкий язык он знает с детства - это певучий баварский говор села Люстдорф, что под Одессой.
- Напрасно! - грохочут трубы звуковки. - Красная Армия гонит оккупантов. Где были ваши траншеи, теперь там могилы. Там березовые кресты.
Одинокая вереница трассирующих путь взметнулась над буграми. Что это, еще один запоздалый ответ? Или знак одобрения?
- Березовые кресты! - гремит наш берег. - Березовые кресты, поражение... Гитлер губит вас!
Отрывисто затявкал пулемет.
- Офицеры пугают вас советским пленом. Будто мы убиваем пленных! Тогда зачем же нацисты убили вашего товарища? Какой в этом смысл, если мы убиваем пленных? Значит, нацисты сами не верят тому, что твердят вам!
Гитлер проиграл войну. Креатуры Фюрста не смогут помешать вам, если вы примете единственно правильное решение...
Когда я уже смотал шнур микрофона, а Охапкин заводил мотор, на том берегу ударили минометы. Мины, не долетая, врезались в лед.
Обратно я ехал снова в кузове, вместе с невыносимо безмолвным Шабуровым.
- Здорово! - сказал я. - Здорово выдал им майор!
Мне сдается, я вижу: в темноте кривятся жесткие губы капитана.
- Из-за одного фрица столько шуму, - зло выдавливает он.
"Ничем его не проймешь, - думаю я. - Упрям. Подаст еще один рапорт и так будет долбить в одну точку, пока не добьется своего".
На этот раз Охапкин как будто еще быстрее одолевает опасный перегон.
4
В ту же ночь наше боевое охранение задержало двух перебежчиков солдата и ефрейтора. Я застал их в крестьянской избе. Русская печь обогревала комнату с изорванными обоями, устланную соломой.
Немецкий солдат, курносый, розовый коротышка, потирал руки и улыбался, радуясь теплу и тому, что остался невредим. Идти в плен было как-никак боязно. Если в лагере русские относятся к пленным так же благородно, тогда что же, жить можно.
- И там не обидят, - сказал я.
- Значит, выбрался из дерьма. - Солдат скорчил гримасу и почему-то подмигнул.
Ефрейтор - длинный, костлявый, бледный, с синевой под глазами - лежал на соломе. Он страдал от какого-то недуга или притворялся больным. Фамилия у него оказалась не простая, с приставкой "фон".
- О, да, именно благородно, - произнес он. - Ты, Гушти, совершенно прав.
При этом он косил глаза на солому, где лежал его серебряный портсигар с монограммой. Нет, именитый ефрейтор не мог поднять глаз на солдата. Не мог смотреть на него иначе, как сверху вниз.
