- Не беда! - утешал он меня. - Вы думаете, Лев Толстой написал бы хорошую передачу? Неизвестно. Вряд ли.
Сели обедать. Охапкин опять отличился: приготовил голубцы и чувствовал себя именинником. За это он ожидал дани от Лободы - рассказа о Москве.
- Однажды под Воронежем, - начал майор, к огорчению Коли - мы схлестнулись с итальянцами. Перебежчик у нас тепленький, прямо из боя, из пекла. Говорит: "Ангелы меня перенесли к вам. Бог решил спасти меня и послал их. Как раз в момент артподготовки". Я спрашиваю: "А могли бы вы это все объявить вашим товарищам? Насчет ангелов. Выступить у микрофона?" - "С удовольствием. Пусть знают!" Дня три он ездил со мной и разглагольствовал, как ему повезло. Как ему теперь спокойно в плену. Не расстрелян, живой, накормленный... Один буквоед из политотдела налетел на меня. "Позор! кричит. - Пропаганда мракобесия!" - "Пожалуйста, - говорю, - жалуйтесь. Хоть военному министру". Ну, он скоро замолчал. Перебежчики валом повалили. И верующие и неверующие. Религия тут ни при чем. Они сами объясняли: большевикам про ангелов не придумать, значит, перебежчик-то выступал по радио наш, настоящий... Так же вот и с письмом. - Майор Лобода обернулся ко мне, - Конечно, в нем не все существенно. А привести лучше целиком. Гораздо убедительнее.
После обеда мы подготовили передачу. Потом я включил Берлин, прослушал Дитмара и составил комментарий с вестями из наших сводок.
Тронулись в полночь.
- Во, лупит по дороге! - бросил мне, подбоченившись, Охапкин.
Трактор вытянул звуковку из ложбины, Коля снял трос и сел за руль.
Мы миновали лес и остановились.
Впереди падали снаряды. Звуки доносились глухие, короткие, словно снаряды не рвались, а глохли в толще снега.
Как только замолкло там, Коля дал газ. Чаще всего по дорого била одна батарея. Машина ринулась вперед. Оглушительно задребезжали железные тарелки в шкафчике. Быстрее, быстрее! Пока немцы перезаряжают, мы успеем проскочить. Должны успеть.
Это очень неприятно - сидеть в темном кузове. Всякое приходит в голову: не проскочим, завязнем в рытвине, а может, не одна батарея бьет?
Майор в кабине, а напротив меня, опустив голову, молча сидит Шабуров. Поле, наверно, залито луной, и машина на нем черная, как яблочко мишени, и нас легко накрыть, разнести вдребезги.
Я не вижу поля, не вижу луны: окна задраены, ни единой щелочки. Зажечь бы свет! Но зажигать не велено: надо экономить аккумуляторы. Звуковка несется на предельной скорости, все вокруг скрипит, звенит, кто-то падает и катится мне под ноги. Удар молнии, крохотная вечность тишины - и разрыв. Но уже позади! Воздушная волна бьет в дверь звуковки.
