Не успели мы усесться за оставленный нами чай, к нам подходит тот же огромный студент, одетый мельником, и, опершись руками о наш стол, спрашивает:
— А вы кто? Вы какой нации?
Мы посмотрели на него молча.
— Какой вы нации? — возвысив голос, повторил студент.
— Мы русские, — спокойно отвечал ему мой товарищ.
— Га! Русские.
— Да, русские, — подтвердил Р. — Нас тут сто человек. А что такое?
— Ничего.
— Напрасно беспокоились, значит. Да, нас сто человек.
Студент отошел и стал возле ближайшей колонны.
— Фу ты, Господи! — подумали мы. — Да что же это такое в самом деле?
И один из нас подошел к студенту.
— Monsieur!
— Monsieur.
— Что вам было от нас угодно?
— Знать, русские ли вы.
— И только?
— И только. Я ненавижу вас и хотел вам сказать это.
— Благодарим за внимание; но если вы имеете что-нибудь к нашему правительству, то за этим вам следовало бы отнестись не к нам, а к барону Будбергу: он гораздо ответственнее нас за правительство, которого мы не имеем чести представлять.
— Вы угнетаете Польшу.
— Мы вот пьем чай да слушаем лекции. Польша имеет дело с правительством, к которому я только что имел честь вам рекомендовать обратиться через кого следует. Если вы найдете это удобным, то это гораздо действительнее, чем делать дерзости людям, которые вам ничего худого не сделали.
— Всякое правительство всегда впору своему народу.
— Это давно сказано вашим мыслителем, и я нахожу, что это, по отношению к теперешней Франции, весьма справедливо.
Француз отвернулся и ушел.
Через час один из наших стоял в другом углу залы с русским поляком X. и каким-то русским врачом, фамилии которого я не знаю. Мимо них прошел тот же высокий студент, и вслед за этим раздался хохот нескольких человек.
— Вас обсыпали сзади мукою, — сказал одному из них X—ий, несколько довольный, кажется, предчувствием нового скандала.
Но человек, над которым подшутили, знал хорошо нравы публики балов Латинского квартала. Оставаться обсыпанному мукой было невозможно; направляться к выходу, чтобы уйти, значило вызвать свистки, общий хохот и аплодисменты, которые только возвеселят компанию русофоба, потребовать у него объяснения — или дуэль из-за вздора, или гадкая, скандальная ссора. К тому же обидчик мог отпереться, что это не он сделал, и тогда наш соотчич был бы только смешон со своею претензией. На эту парижскую выходку он ответил по-парижски. Он снял с себя сюртук и, держа его в одной руке, преспокойно стал, не спеша, другою обивать платком брошенную в него сзади горсть муки.
