Было видно, что народ струсил.
Но выступали и иные, приводившие цифры о стремительном росте населения земного шара. Они пугали, что через некоторое время придется запретить бесконтрольную рождаемость, а иначе просто не будет хватать для всех еды. Однако это не особенно останавливало противников космических полетов. Им казалось, что перенаселенность Земли еще за горизонтом, и на их век всего хватит, а после них – хоть потоп.
И все-таки через некоторое время стало заметно, что здравый смысл побеждает, что полеты в космос – необходимость. Однако, несмотря на такой страшный результат путешествия к Марсу, жизнь продолжалась, и многим околонаучным деятелям трехмесячная полемика сыграла на руку: они сумели защитить научные диссертации на модных отрицаниях.
Применяя все имеющиеся физиотерапевтические и медикаментозные средства, ученые не смогли в течение трех месяцев привести космонавтов в чувство – они оставались безумными. Пациенты бродили взад и вперед по своим палатам, стены которых были обиты мягкими матами, проявляя агрессивность по любому поводу, без раздумий пуская в ход зубы и ногти. Драться руками и ногами они разучились. Могли лишь укусить, смять, раздавить.
Прогулки в закрытом саду ничего не дали, – они выдирали и ломали растения, пробуя их на вкус. Если не нравилось, отбрасывали в сторону.
Медики сделали удручающий вывод: изменение психики космонавтов устойчивое и не поддается восстановлению. И в этом не была повинна их изоляция от общества на три месяца, так как до полета они по полгода провели в сурдокамерах без сильных изменений психики.
– Мы думаем, – устало сказала журналистам Эмма во время одного из интервью, – что где-то у орбиты Марса они попали в жесткое облучение, и это фундаментально повредило их психику.
– До марсианского полета я был в России, – начал один из журналистов, – и встретился там с интересным человеком, который сказал, что если его жена права, то космонавты потеряют разум, отлетев достаточно далеко от Земли.
– Я вас не поняла, – раздраженно бросила Эмма. – Причем здесь Россия, жена и русский?
– У этого русского есть своя теория в отношении полетов в космос, – пояснил журналист.
– Что за теория? – с неприязнью спросила Эмма.
– Я не знаю подробностей, – с неохотой ответил журналист, – но эта теория появилась у него после знакомства с эзотерикой, которой увлекается его жена. Он говорит, что не верит в эту мистику, да и в свою теорию не очень-то верит, хотя расписал поведение космонавтов один к одному. И это он рассказал еще до полета.
