Зала благоухала (как большинство ресторанов с тех пор, как в них запретили курить) цветами, вином, свежемолотым кофе, шоколадом, только что испеченными булочками – но особенно ясно я различал запах лососины и, помню, подумал, что если смогу есть здесь, то, вероятно, смогу есть где угодно.
– Главные проблемы, указанные вашей женой – по крайней мере пока, – это ваше равнодушие к ее работе и неспособность доверять в личном плане, – сказал Хамболд. – Относительно второго должен указать, что ваше нежелание открыть Диане доступ к сейфу, принадлежащему вам обоим, вполне исчерпывает вопрос о доверии.
Я открыл было рот, намереваясь указать, что с доверием не все так просто, что я не доверяю Диане – она вполне способна забрать все и присвоить. Однако прежде чем я успел произнести хоть слово, меня перебил метрдот. Он не только кричал, но и визжал – я постарался передать это, однако сплошная цепочка "и" не дает представления о реальном звуке. Казалось, все нутро у него полно пара, а в горле засел свисток, предупреждающий, что чайник закипел.
– Эта собака... Иииииии!.. Я вам без конца повторял про собаку... Иииииии!.. Все это время я не могу спать... Ииииии!.. Она говорит, порежь себе лицо, дырка эта!.. Ииииии!.. Как ты меня доводишь!.. Ииииии!.. А теперь ты притащил эту собаку сюда... Ииииии!
В зале, конечно, сразу воцарилась тишина. Все перестали есть, перестали разговаривать, когда худая, бледная, одетая в черное фигура зашагала по центральному проходу, выдвинув голову вперед, быстро перебирая длинными, как у цапли, ногами. Теперь на лицах не было ни единой улыбки, только изумление. Бабочка метрдота повернулась на полные девяносто градусов и теперь смахивала на стрелки часов, показывающие шесть. Руки он заложил за спину и немного наклонялся вперед от талии, так что мне вспомнилась иллюстрация в моем учебнике литературы для шестого класса, изображавшая Икебода Крейна, злополучного школьного учителя, созданного Вашингтоном Ирвингом.
И смотрел он на меня, приближался он ко мне. Я уставился на него, ощущая себя почти загипнотизированным – как бывает во сне, когда тебе снится, что ты должен сдавать экзамен, к которому не готовился, или что ты сидишь совсем голый на обеде в твою честь в Белом доме, – и, возможно, я продолжал бы сидеть так, если бы не Хамболд.
Я услышал, как скрипнул его стул, и посмотрел в его сторону. Он стоял, выпрямившись, небрежно держа салфетку в одной руке. Вид у него был удивленный, но и разъяренный. Я внезапно понял две вещи: что он пьян, сильно пьян, и что он усмотрел в происходящем оскорбление и его радушию. И его компетентности. В конце-то концов ресторан выбрал он, и поглядите – главный церемониймейстер сорвался с катушек!
