— Послушайте, — вдруг воскликнул Валк, — а ведь Даль прав: мы по-прежнему ни черта не знаем об интуиции! Кибернетика еще в зеленом детстве своем окунулась в скаэочмое царство интуиции. И вот до сих пор в этом царстве не нашли ни кола ни двора. А что, если и царства-то никакого нет?
Странно, а ведь она испугалась, эта Ягмч. Побледнела даже, и глаза ее от этой бледности стали вдвое больше. И теперь в них не испуг уже, а страх, самый доподлинный страх.
— Но вы же верите, вы же знаете, что интуиция есть. Вы-то не сомневаетесь…
Интонация ее постепенно сходила на нет, и последние два слова прозвучали почти как мольба, как вопрос, на который возможен был только один ответ: да, не сомневаюсь.
— Да, — сказал Валк, — не сомневаюсь. — И тут жэ зачем-то добавил: — Но наука не религия, одной веры здесь бывает недостаточно.
— Да, — подтвердила Ягич, — недостаточно. Недостаточно для тех, кто лишен интуиции.
Валк от неожиданности стал массировать свой нос: вот так антраша — секунду назад она испрашивала милостыню, а теперь сама выступает благодетельницей! Нет, пожалуй, она все-таки не совсем безнадежна. Черт возьми, будем мы когда-нибудь толком знать своего ближнего? Наука говорит; да. Но при этом надо бы, наверное, добавить: если она сама будет закладывать в человека программу.
— Да, — решительно заявил Валк, — я верю, я убежден в существовании интуиции, как… — Валк на мгновение запнулся, — как убежден в том, что вы не автомат, а человек.
Ягич улыбнулась: профессор удостоил ее сейчас большого комплимента. Пожалуй, самого большого.
Валком овладело минутное сомнение: а не рассказать ли Ягич все, что думал о ней сейчас он, ее шеф, ее железный шеф? Впрочем, нет, не стоит; ведь она и без того поняла все, а попусту ковыряться в эмоциях — только ослаблять себя.
Прозрачные кварцитовые стены, пропуская солнечный свет, окрашивали палату Альберта золотистым колером ранней осени. Валк всегда отдавал предпочтение именно этому цвету — мягкому, теплому, ненавязчивому. Кстати, весь древний Египет до нашествия персов и Месопотамия представлялись ему именно такими золотистыми землями. Передний Восток был такрй же золотистый, но, кроме того, там было еще много лазури, и поэтому он был холоднее и отрешеннее.
Подойдя к Альберту, Валк внезапно почувствовал тот же страх, что тогда, накануне операции, когда он должен был полностью подчинить себя надличному, чтобы сохранить способность к действию. Но сегодня он уже не мог отрешиться от своего сына, сегодня легенды древних об отцах и детях должны были обрести первозданную свою силу, и Валк вдруг с потрясающей остротой ощутил, что истинные жертвы не сыновья, в отцы.
