– А дети тут причём?! – вскинулась Таня. – Они сами себе смогут выбрать национальность…
– Ну, дурочка наивная! – ядовито захохотал Серёга. – Знаешь анекдот: «Бьют не по паспорту, бьют по морде…»!? Сейчас, доченька, ещё цветочки, а ягодки могут наступить в любой момент! И тогда ты никак не замаскируешься! Наши доблестные органы каждого до третьего колена вычислят! И будь ты по паспорту русский, украинец, белорус, – всё равно клеймо на тебе будет до самой смерти!…
– Что ты говоришь, папа?! – в ужасе крикнула Таня.- Как у нас такое может быть?! Это ведь настоящий фашизм?!
– А ты ещё не поняла разницы?! И не поймёшь! Потому что один чёрт!…- Серёга осёкся, увидев побледневшее лицо Тани и её глаза, полные отчаянья.- В общем, поверь мне. Я больше тебя жил на свете, больше видел… А ты ещё совсем ребёнок! Тебе учиться надо, институт окончить! А потом ты ещё встретишь хорошего парня…
Танины щёки приобрели прежний румянец, а глаза снова смотрели пристально и упрямо:
– Я уже встретила! И другого мне не нужно!
– Ну и пошла ты в задницу!…- не помня себя, заорал Серёга.- Не хочешь слушать – не надо! Только знай: я твоего жидёнка в свою квартиру не пущу! И жиденя-та твои мне тут не нужны! Мне эта квартира дорогой ценой досталась, и я не намерен тут разводить жидовское кодло!… Иди к ним в коммуналку и становись там перед ними раком!…
Таня вскочила. Гордая, неприступная, как Наталья в молодости. Такая, но не совсем. Никогда в жизни Наталья не смотрела на него с такой ненавистью и презрением. Она заговорила, и с каждым её словом он всё больше понимал, что теряет свою дочь навсегда.
– В коммуналку! На квартиру! В общагу! В сарай! Куда угодно, только подальше отсюда! Можешь подавиться своей квартирой!
Когда захлопнулась входная дверь, Серёга действительно подавился, но не квартирой, а слезами. Однако быстро вытер слёзы рукавом в туалете, а Наталью, которая подвернулась под руку, послал матом.
За Борей Гуревичем давно закрепилось прозвище «поручик Голицын». Эту незатейливую песню неизвестного происхождения Боря не мог ни петь, ни слушать спокойно. К концу третьего куплета дыхание его становилось прерывистым, а глаза были на мокром месте. Хотя по натуре Боря был весельчак, всюду таскал за собой гитару и веселил любую компанию песенками фривольного содержания. Но в какой-то момент обязательно наступала очередь «поручика Голицына», и Боря преображался. Он пел с надрывом, со слезой, а когда смолкал последний аккорд, обязательно ударял кулаком по столу, или по чём попало и произносил куда-то в пространство: «Подонки!…» Октябрьскую революцию он считал самым трагическим событием в истории человечества и часто, обхватив руками голову, задавал риторический вопрос в никуда: «Как это можно было допустить?!…» Роман Булгакова «Белая гвардия» был его настольной книгой. Неизвестно какими путями к нему попал цветной календарь на 1914-й год, где был сфотографирован Николай II со всем семейством. Боря с гордостью всем его демонстрировал.
