Ведь это что выходит?.. На Станция — рейтары, в горах — гвардейцы экзарха, теперь еще и геликоптер! В общем, и снизу и сверху обложили, как волков. Не случайно же это, не бывает таких случайностей! Даже идиоту ясно: это за нами. Вернее — за ними! Сотни солдат, отборнейшие части, гоняются по всему Призенитью за какими-то тремя типами, из которых один — щенок желторотый, вторая — девка, а третий… третий вообще черт-то что, ни в какие ворота не лезет. Это что ж такое натворить надо, чтобы такая кутерьма поднялась — представить страшно?!
И еще я понял, что кругачи им давно на хвост сели, еще до Комбината. То-то они так вперед рвались, даже не свернули, когда я им знак подавал. Станциям — тоже из-за них, сфероносцы, видать, всю округу прочесали. Великие боги, что же делать? Нельзя же против целого света — вчетвером.
Повернулся я, обратно в дом поплелся. Раненых уже сюда перетащили. Бруно с Лотой что-то с отцом Тибором делают, хотя там, по-моему, делай не делай, ничем не поможешь! Мир, как говорится, праху его, добрый был старикан…
Входит Ян — насупленный, бледный, глаза, как две колючки. И что-то шепчет сквозь зубы — ругается, что ли? Увидел меня, подходит.
— Что они, совсем озверели? В безоружных!.. — выкрикивает. А у самого губы трясутся, кулаки стиснуты.
Что тут скажешь?.. Пожал я плечами, вздохнул.
— Ладно, — говорю мрачно. — Идти надо… Монахи без нас своих отпоют…
Смотрит он на меня глазами круглыми, будто не слышит. Потом вроде что-то в них блеснуло — дошло.
— Послушай, — вдруг говорит тихо, — отсюда есть другой выход?
Я головой покачал, у самого душа в пятки: что еще?
— Понимаешь, какое дело, — продолжает, морщась, — геликоптер-то на перевале сел… Я проследил. Хорошо бы нам другой путь поискать.
Все у меня внутри обмякло, сел, где стоял, винтовку коленями стиснул. Ну вот и добегались! На Седловине один человек с пулеметом армию удержит, не то что нас!
Понял я, что хана нам — и вроде полегчало. Конец так конец, от воли богов, как говорится, не уйдешь…
Ночь была на исходе, оставался час темноты, может, чуть больше. Стэн хорошо чувствовал время — никаких часов не надо. Перед рассветом в горах всегда так: тьма будто сгущалась, давила на грудь — даже дышать трудно… Впрочем, здесь — на перевале — всегда не хватало воздуха.
Стэн нацепил очки и невольно зажмурился. Мир вспыхнул призрачным сиреневым светом, будто в горах, на всех вершинах одновременно, зажглись миллимы гигантских факелов. И опять он затаил дыхание: чудо есть чудо.
