– Кто, испугал тебя?
– Никто.
– А все-таки?
– Я же говорю, Гийом – никто. Просто тебя долго не было.
– Я убирал лошадей этих ротозеев.
– Да, да, я вижу…
– Они совсем уходили бедных животных. Что за народ эти немцы!
Как бы в подтверждение слов горбуна до ушей молодых людей донеслись хохот и вакхические песни. Гостей, благодаря провансальским винам, разобрал хмель, забыв всякие приличия, они чудили, кто во что горазд и горланили куплеты, смысл которых приличному человеку показался бы диким. С купцами прибыл небольшой отряд солдат, они-то и создавали господам Рюйи некоторые неудобства.
Масетт новые постояльцы пришлись не по вкусу, хотя, вероятно, это напряжение последних дней сформировалось в столь странную фантасмогорию.
– Что-то не больно они смахивают на купцов, – ворчала хозяйка. – А мне какое дело? Да будь они хоть сам сатана со всем его воинством; лишь бы в кошельках звенели золотые экю.
Так рассудила Масетт, но решила, в случае чего, быть начеку. Тем более что в кошельках звенели и экю, и более мелкие монеты.
Прибыли купцы со свитой уже в сумерки и в несколько часов учинили в «Каторге» истинный хаос. Пол харчевни был усеян глиняными черепками и объедками.
После того, как солдаты переколотили добрую четверть кувшинов, Жак Рюйи рассудил, что этаким свиньям сойдет и кислое вино, и приказал поваренку таскать из погреба бутылки.
Надо сказать, что Масетт, конечно, радовало такое оживление после многодневного запустения славной «Каторги», но с другой стороны – деньги хозяйка предпочитала взять вперед.
И вот теперь с обвязанной полотенцем головой, уперев кулаки в бока, она загораживала собой проход на кухню и решала: возблагодарить ли ей Господа, или послать эту орущую братию ко всем чертям?
В углу, зыбкую тьму которого не нарушал ни единый отблеск пламени в камине, за широким толом, потемневшем от копоти, сидел могучий доминиканец. На этот раз он был в серой сутане с капюшоном, в сандалиях на босу ногу, его широкую талию опоясывала витая веревка.
Сальный огарок в плошке нисколько не прояснял личность странного монаха, а напротив, добавлял таинственности этому и без того впечатляющему образу.
Как ни трудно было разглядеть этого человека, но все же по некоторым признакам можно создать его портрет. Это был высокий статный человек с широкими плечами, огромным носом и бровями, похожими на крылья хищной птицы, что придавало его лицу мрачное выражение. Белый рубец тянулся от левого уха до подбородка, частично скрытый длинными темными волосами. Руки его со вздувшимися венами неподвижно лежали на столе; только слепой не разглядел бы на пальце тяжелую черную печатку с хищным сапфировым глазком, мигавшим в слабом свете отходящего огарка. На скамье лежал кинжал с драгоценным эфесом – в случае чего монах мог легко прибегнуть к этому невидимому для посторонних глаз и смертельному оружию.
