Европа кружилась в вальсе | страница 4
Когда-то… Когда это было? Когда Комарек был еще мальчишкой и проводил каникулы у дедушки в его имении в Чехии. Тогда ему очень нравилось бывать в хлеву где стояли на привязи коровы и тягловые волы. Как необыкновенно пахло там спокойствием и умиротворением, когда по вечерам упряжки возвращались домой и скотина жевала над желобами жвачку в тепле обогреваемых навозом стойл. В ту пору в имении служил скотник — Комарек хорошо его помнил — человек старый, а по фамилии Новый. И так как было у него несколько сыновей, то, в отличие от них, его называли старый Новый. Уже беззубый, он вразвалку таскал бадьи от колодца к желобам в хлеву. И всякий раз, когда Комарек приезжал на каникулы к дедушке, он спрашивал старого Нового: «А что будет потом?» И старик всегда отвечал одно и то же: «Будет не так, как нынче. Не так, как нынче…»
Что он имел в виду? Комарек-мальчик над этим голову не ломал. Комарек — обер‑лейтенант сейчас об этом вспомнил. Сейчас, перед началом венского придворного бала, как раз перед торжественным прохождением блистательного придворного синклита. Нет, старый Новый был не прав — те же униформы, что я вижу сейчас перед собой, будут надевать сыновья и внуки нынешних их обладателей; сохранятся те же покрои, и останутся в силе те же предписания, как носить орденские ленты и в какой последовательности располагать регалии; так же как останутся неизменными количество пуговиц и темляки на саблях. Ибо все это на веки вечные воплощает в себе иерархию чинов, служебного положения и карьер; это отнюдь не косметика, а кожа, накрепко приросшая к телу колоссальной незыблемой власти и силы. И все это так органично срослось в единое целое, что нельзя тронуть ни одной, казалось бы, пустяковой пуговицы, изменить высоту форменного воротника или цвет петлиц. А потому и во всем остальном будет именно так, как нынче, дорогой мой старый Новый!
Боже, та молоденькая девушка оглянулась на меня уже вторично. А ведь случайности не повторяются…
В этот момент обе створки парадных дверей распахнулись.
Было ровно восемь часов.
В раме дверей показался придворный обер-церемониймейстер граф Коломан Гуняди в пестрой униформе венгерской гвардии; в руке у него — увенчанный серебряным набалдашником жезл, которым он слегка касается сверкающего паркета. Сразу же за ним шагает маршал двора принц Рудольф фон Лихтенштейн в маршальском, ослепительной белизны мундире, на котором, помимо нагрудной звезды, в проеме шитого золотом стоячего воротника, сияет единственный орден, орден Золотого Руна.