— Спокойней, Блинк, спокойней, — сказал Осоргин.
— Я говорю спокойно. Все возражения Кайзера сводятся к одному: человечеству неизвестен способ прямого воздействия мысли на окружающий мир. А раз неизвестен, то он не существует и существовать не может. Но это не доказательство.
— Вы кончили? — хмуро спросил Кайзер. Он сидел, опустив подбородок на сцепленные пальцы и уперев локти в колени. Было что-то несокрушимое в этой его позе. — Кончили? Теперь скажу я. Я не спорю, что на свете существуют племена, обладающие искусством знахарства и гипноза. Это не ново, равно как и йоги. Но! Обо всем этом наука знает давно, и легенды, одна невероятней другой, известны науке тоже. Вопрос: если эти легенды справедливы пусть даже отчасти, почему мировая наука не смогла извлечь из них ничего принципиально нового? Подчеркиваю: принципиально нового.
Ответ можно дать только один. Мировая наука потому не смогла извлечь ничего принципиально нового и ценного, что ничего такого там не было и нет. Как нет ничего важного для науки в искусстве фокусников, например. Я могу оказаться догматиком, Осоргин, но вся мировая наука… О, это невозможно! Она искала долго и упорно, однако нельзя найти того, что не существует, и мой довод доказывает это.
Позволю себе и такое соображение. Если действительно есть люди, владеющие недоступным науке могуществом, то почему они остались париями? Ими не создано ничего, они наги и босы, здесь есть вопиющее логическое противоречие, на которое я обращаю ваше внимание. Мои возражения не исчерпаны, но я сказал достаточно. Предлагаю вернуться к реальным делам.
Кайзер шевельнулся, и по его раскрасневшемуся лицу пробежали тени. Блинк молчал.
— Скажите, — обернулся к нему Осоргин. — Этот роэлец… он всегда молчит?
— Нет, — ответил Блинк нехотя. — Я разговаривал с ним.
— Он что-нибудь объяснял?
— Да. Но я не могу понять его объяснений. Он сказал, что и нельзя понять без…
— Обманщики не любят делиться секретами, — уронил Кайзер.
Блинк горько усмехнулся.
— Он готов объяснить все… этот обманщик. Но для этого необходимо еще и понимание. "Вы младенцы в нашем искусстве, — он так примерно сказал. — Разве своей науке вы научились за день?" Он прав. Я уже взял у него несколько уроков. Но этого мало.
— Да? — сказал Осоргин. — Взяли несколько уроков? Как же это выглядело?
— Это выглядело странно. Сначала я должен был думать о каком-нибудь предмете. Дереве, например. Только о нем. О том, какой толстый у него ствол, как темно и сыро его корням, как трепещет его листва…
