— Я не сужу… — с трудом, точно ему не хватало воздуха, выговорил Стигс. — Но как же Фьюа, Шеррингтон, Бродецкий?! вдруг закричал он.
Гордон вскинул голову.
— Покойный Фьюа, покойный Шеррингтон, покойный Бродецкий были моими друзьями, — торжественно проговорил он.
И внезапно Стигс снова почувствовал себя маленьким — маленьким перед этим стариком, чей взгляд был полон гордого достоинства, чье лицо сейчас было точно таким, каким юный Стигс видел его на страницах учебников.
Как всегда перед закатом, в кустах громко чирикали «волки». С приближением человека они затихали. Потом из кустов высунулись две очень любопытные мордочки и, глуповато помаргивая, проследили взглядом удаляющуюся фигуру в скафандре.
Открытие этого распространенного на Оме грызуна поначалу шокировало. Мало того, что зверек являл собой уменьшенную карикатуру на волка, он еще и чирикал! Но в конце концов юмор природы был оценен по достоинству, и "стеновию омус" так официально был поименован зверек — нарекли «волком» или «во-во» (волковоробьем).
Внезапно уши зверьков встали торчком: смятение, испуг оба порхнули, как от выстрела.
Вся эта сцена прошла мимо внимания человека. Раздвигая плечом плотный воздух, Майоров спешил по едва приметной тропинке, которая вела к буровой, где, как только что сообщили, ударил фонтан нефти. Исключительный, феноменальный! На всех планетах цвет нефти был черный, бурый, желтый, иногда розовый. Здесь он был синим. Новая разновидность? Или что-то принципиально иное?
Не в том настроении был Майоров, чтобы подметить катящееся за ним бесшумное движение, которое спугнуло «волков».
К тому же он слегка отупел от бесконечной работы. С начала экспедиции спать приходилось урывками по два-три часа, а все жадность человеческая! Новая планета открывала столь несметные россыпи фактов, что золотоискательская лихорадка прежних времен выглядела бы сонной дремой по сравнению с приступами исследовательского азарта. От обилия фактов пухла голова, они подступали, как половодье, и самые потрясающие, как всегда, были те, к которым еще не дотянулись руки.
Темно-малиновое солнце Омы низко висело над вершинами леса. Небо отливало медью, и хотя стволы древолистов, неслышно скручиваясь винтом, уже развернули к закату свои грифельные полотнища, отчего на сырую почву пала тень, внизу стоял светлый красноватозолотистый сумрак. Тихо было, как в пустом соборе.
Таинственность освещения вдруг спутала мысли Майорова. Он поднял голову, огляделся. И тут он почувствовал на себе взгляд.
