И непонятно было, слушает ли его Гордон, думает о чем-то своем или дремлет.
Стигс умолк. Гордон открыл глаза.
— Должен разочаровать вас, друг мой. Левоспиральные фотоны — это иллюзия…
"Он говорит как декан!" — побледнел Стигс.
— … Не все теоретически возможное осуществляется в природе. Манящий огонек, болотный дух — вот что такое левоспиральный фотон. К сожалению, такие огоньки всегда горят по обочинам науки. Я сам погнался за ним и потерял пять лет каких лет! И Фьюа, Шеррингтон, Бродецкий тоже. Не хватит ли жертв? Вы молоды, судя по вашим статьям, талантливы, не теряйте времени зря. Вот мой совет.
— Но "эффект Борисова"… Вы стучались в парадный вход, а там голая стена… Может быть, с черного входа…
— Ни с черного, ни с парадного нельзя проникнуть в то, чего нет. Едва Борисов открыл свой эффект, я тотчас пересмотрел все выводы. Ошибки нет. Ваш путь нереален.
— Но почему? Почему? Где я ошибся? В чем? Покажите!
Это было почти кощунством — требовать объяснения у Гордона, дряхлого восьмидесятилетнего Гордона. Требовать после того, как он твердо дал понять, что его слова — истина. Но нет, сейчас в этой комнате, где возникла единая теория поля, это не было святотатством. Оба они — и Стигс и Гордон — подчинялись одному закону, который был выше их, и этот закон обязывал Гордона представить доказательства. Он не мог его нарушить, иначе бы наука превратилась в религию, а он — в первосвященника.
— Что ж…
Стопка бумаги лежала на столике перед Гордоном. Он взял чистый лист, бережно разгладил, узловатые, плохо гнущиеся пальцы зажали ручку, и из-под пера суровыми шеренгами двинулись математические символы.
Это был приговор. Запрет очерчивался неумолимо, частокол знаков был крепче надолб, выше железобетонных стен. Гордон спокойно перегораживал мечте путь, и просвет делался все уже, уже… Холодея, Стигс следил за неотвратимой поступью строк, за уверенным бегом пеpa, за жестокой логикой доказательств. Вот сейчас перо клюнет бумагу в последний раз…
Перо чуть запнулось, дрогнуло, помедлило…
— Дальше и так, надеюсь, ясно, — устало проговорил Гордон, отстраняя бумагу.
Он зябко потер руки и спрятал их под плед.
Стигсу показалось, что он сошел с ума! Приговор был написан, на нем стояла подпись и печать, но в доказательствах была брешь! Крошечная, почти неразличимая… С молниеносностью, его самого поразившей, Стигс разом охватил всю цепь доводов, мысль Гордона стала его мыслью, он додумал ее и…
Не может быть! В это невозможно поверить! Брешь не закрывалась. Ее нельзя было закрыть.
