Полковник Т. дал мне три адреса, два шифрованных письма, солдатскую грязную шинель, папаху и полтораста рублей денег.
— Главное, прапорщик, соблюдайте осторожность. Если что с вами случится, во что бы то ни стало уничтожьте письма.
— Адресов я с собой и брать не буду. Я их и так запомню.
— Прекрасно. А вот и документ вам — вы рядовой 15 Тифлисского гренадерского полка, уволенный по болезни в отпуск. Ну, дай вам Бог!
Он нащупал в боковом кармане небольшой тугой бумажный сверток — шифрованные письма, важные, без адресов. Адреса отдельно в другом, жилетном, мелко переписаны на тонкой бумаге, скручены в трубочку и воткнуты в мундштук папиросы. Хорошо придумано. В опасную минуту можно папиросу закурить, а если схватят, незаметно проглотить.
Вещей мало: корзина, набитая провизией, и мешок с крошечной подушкой, сменой белья и большой, лохматой папахой. Папаха на случай, если понадобится сразу изменить внешность. Он в кепке и он же в папахе — два разных человека. И это, кажется, хорошо придумано.
Сейчас подадут поезд. Черно от толпы. Сумерки. Холодно. По навесу барабанит мелкий осенний дождь. Сизый вечерний дымный воздух пахнет гарью, нефтью, туманом. Сиро на запасных путях взывают паровозы. Лязг буферов сцепляемых вагонов.
Серая шинель рядом курит цыгарку. Острый дымок долго держится в воздухе. Промок сосед.
Сквозь махорку тянет мокрой, кислой шерстью. Топочет казачий патруль. Стройный офицер с худым волчьим лицом скашивает глаза на серую шинель. — Покажи документы!
Из-за загнутого обшлага заскорузлые пальцы вытаскивают бумажку с синей печатью. Затопотали дальше.
И вдруг… котелки, шляпы, фуражки, папахи, чемоданы, шинели, мешки, полушубки дрогнули, зашевелились, сгрудились, двинулись. Из глубины с легким гулом катились вагоны. На переднем кондуктор с площадки помахивал флажком.
«Лишь бы никого из знакомых не встретить. Будет глупо.»
Проталкиваясь к вагону третьего класса, с беспокойством косился на соседний второй. Впереди здоровый мастеровой в ухастой шапке локтями пробивался на площадку.
«Нужно двигаться за ним. Вот так.» Мастеровой на первой ступеньке.
— Ой, родимые! Ой, кормильцы! Задавили совсем!
— Мешками дорогу загородил, сволочь! Убери мешки! Тебе говорят, борода!
Борода — солдат, что махорку курил, а ругается мастеровой. Мастеровой, ногами отбрыкнув мешки, — на площадке. За ним, за ним! Схватился руками за решетку, отпихнул локтем наседавшую бабу, так еще, шаг один, — втиснулся. Сзади пыхтящей глыбой навалилась баба. От толчка мастеровой обернулся. Веснущатый, скуластый, бровь рыжая, глаз серый. Резнул взглядом. Где он видел его? Засосало. Нужно вспомнить. А мастеровой, через бабу перегнувшись, на наседавших гаркал:
