Осенения | страница 4
Конец минувшего века отличался чрезвычайным обострением извечных тем. Достоевский, этот пророк славянства, сотрясал общество каждой своей новой книгой-откровением. Отлученный от церкви Толстой, переведший с оригинала все четыре евангелия на русский язык, в последние годы жизни выпускал сборники эссе и размышлений под общим заголовком "В чем моя вера". Великий драматург Скандинавии Ибсен в эти же годы создает свою бессмертную драму "Бранд", в которой исследует взаимоотношения личности и общества, пытается ответить на вопрос, почему общество, стремясь узнать истину о себе, сначала порождает пророка, чтобы затем уничтожить его.
Добрая часть жизни Иона Крянгэ тоже прошла между этими извечными борениями. От прямого служения на алтаре, будучи посвященным в дьяконы, до острой критики современных ему клерикальных нравов, с тем чтобы в конце концов остановиться на умеренной интонации праведного христианина, столь характерной для крестьян в целом и для нашего народа в частности. Увы, смятения титанов в конце минувшего столетия и их предостережения так ничему нас и не научили. Воинствующее безверие прошлось по всем странам, по всем религиям, по всем храмам, по всем душам с тем. чтобы, дойдя до края пропасти, до полного одичания человеческого существа, прийти к выводу, что пора снимать замки с полуразрушенных храмов.
Вернемся, однако, к владельцу глинобитной хибары на окраине древней молдавской столицы. Прожив большую часть жизни в городе, то служа в храме, то учительствуя, он не расставался с чудесным миром своего детства, с родными Хумулештами и, Боже мой, писал он, каждый раз при одном упоминании родной деревни легкие захлебываются от просторов, и сердце колотится от счастья. Все, что он писал, было о деревне и для деревни.
Поразительны во зрелому мастерству его рассказы. Но, пишет ли он о священнике Духу, пишет ли он о выборах, пишет ли он о похождениях храброго русского солдата Ивана, крестьянский мир врывается вольной стихиен в каждую его строчку. Даже в его знаменитых сказках, населенных всевозможными чудовищами, нет-нет да и пробьются едкие реплики соседок, вперемежку с основательными, перчеными остротами односельчан. Деревня так и не выпустила его из плена своих чар, и даже в письме к знаменитому критику Титу Майореску Крянгэ просит прощения за то, что надоедает ему своими "царанизмами". Надо сказать, что в молдавском языке, так же как а во многих других западных языках, царэ и цэран, то есть страна и крестьяне - одного корня. Одно без другого как бы не существует.