Шанс улыбнулся, и Скрапинов снова громко захохотал.
Внезапно русский наклонился к Шансу и тихо сказал:
— Скажите, мистер Сэдовник, не любите ли вы часом басен Крылова? Я спрашиваю вас потому, что вы афористичны совсем по-крыловски.
Шанс посмотрел по сторонам и увидел, что их снимает телевидение.
— По-крыловски? Неужели? — сказал он и улыбнулся.
— Я знал, я знал! — вскричал Скрапинов. — Вы знакомы с Крыловым!
Внезапно советский представитель быстро заговорил на другом языке. Слова звучали очень мягко, а лицо у Скрапинова стало хитрым, как у зверя. С Шансом никто никогда не разговаривал на иностранном языке. От удивления он поднял брови, а потом засмеялся. Скрапинов был потрясен:
— Что? Я угадал, верно? Вы читали Крылова по-русски? Мистер Сэдовник, должен признаться, я с самого начала об этом догадывался! Образованного человека видно издалека.
Шанс попытался было возразить, но русский хитро подмигнул ему:
— Не скромничайте, мой друг, не скромничайте.
Затем он снова заговорил по-русски, но на этот раз Шанс никак не отреагировал.
В этот момент возле стола вновь появилась Йе-Йе в сопровождении двух дипломатов, которых она представила как месье Гофриди, depute из Парижа, и его сиятельство графа фон Брокбург-Шулендорфа из Западной Германии.
— Мы с Бенджамином, — пояснила она, — в свое время гостили у графа в его старинном замке под Мюнхеном…
Мужчины сели, и фотографы снова защелкали своими аппаратами. Фон Брокбург-Шулендорф улыбнулся, уступая слово русскому, но тот только улыбнулся в ответ. Гофриди переводил взгляд с Йе-Йе на Шанса.
— Мы с мистером Сэдовником, — начал наконец Скрапинов, — только что признались друг другу в любви к русским басням. Оказалось, что мистер Сэдовник — большой знаток и любитель нашей поэзии, которую он предпочитает читать в оригинале.
Немец придвинул свой стул поближе к Шансу.
— Позвольте, мистер Сэдовник, выразить мое восхищение трезвым подходом к экономике, который вы продемонстрировали в вашем телевизионном выступлении. Разумеется, теперь, когда я знаю, каковы ваши литературные вкусы, мне будет легче оценить всю тонкость ваших рассуждений.
Он бросил взгляд на русского, который сделал вид, что рассматривает потолок.
— Русская литература, — сказал немец как бы невзначай, — вдохновляла величайшие умы нашей эпохи.
— А что говорить о немецкой! — воскликнул Скрапинов. — Дорогой граф, достаточно вспомнить, какой трепет всю жизнь испытывал Пушкин перед вашей литературой. А когда он перевел на русский «Фауста», сам Гёте прислал ему в подарок свое перо! Не говоря уж о Тургеневе, который просто жил в Германии, о любви, которую Толстой и Достоевский питали к Шиллеру…
