Я бы тоже обезумела от этого тут же, оттого, что чувствовал в эту минуту мой Лёнечка, но мне надо было кормить ребёнка, и я удержалась от безумия. Вышли девочки, успокаивали меня, уговаривали принять валерьянку. Я отказалась, чтобы не испортить молоко, ребёнку валерьянка не нужна. В общежитии я покормила Вовика и провалилась в какое-то оцепенение. Я лежала на своей койке и не могла понять, сплю я или не сплю. Я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, не плакала, не думала. Я как будто умерла. Но я ясно слышала, что в дверь моей комнаты кто-то настойчиво стучит, даже, лучше сказать, отчаянно барабанит. Нужно было встать и открыть. Я знала, что я должна это сделать, так как тому, кто стучит, это нестерпимо требовалось, но я не могла встать, потому что умерла. Потом я узнала, что Лёня, обманув санитаров, выставил окно там, где не было решёток, и совершил побег. Он был в одной пижаме и тапочках, был морозный декабрь. В город в таком виде бежать нельзя, поэтому он выбрал один из домов в Богородском и стал стучать в дверь, чтобы попросить помощи и спрятаться на время. Дверь ему не открыли. Снова поймали, снова связали, снова насильственно госпитализировали. И тут же, как полагается для ответа по жалобе, собрали консилиум из 12 психиатров, и единогласно признали Лёню психически больным человеком. Таков и дали ответ в Москву с подписями и печатями. Через много лет я рассказала Лёне о том, что слышала его тревожный стук в дверь, но оказалось, что он не совпадал с временем побега. То ли он забыл, то ли я забыла время, то ли действительно совпадения не было.
Приближался Новый 1968 год. Я принесла Лёне апельсины и книгу, но свидания с родственниками ему не были разрешены. С тех пор я возненавидела этот праздник, и он стал для меня днём траура, всегда напоминая о самом страшном дне моей жизни.
Старший брат Лёни, врач хирург высшей категории, помог перевести Лёню в психиатрическую больницу города Костромы. Его сестра Ира устроила ему побег оттуда и получила в мединституте документ с перечнем изученных предметов и оценок по ним, а также указание, что он обучался в мединституте пять с половиной лет. Лёня сразу же после побега поехал на юг и устроился работать врачом в городе Ейске на Азовском море. Ежемесячно я получала от него переводы на 100 рублей. Мы писали друг другу письма, написанные шифровками (цифрами, которые обозначали буквы), чтобы никто не узнал, где Лёня находится.
